Возвращено на доработку - стр. 15
– В смысле? В мавзолее? – Я чуть не подпрыгнул.
– Ну это как повезёт. – Он состроил что-то снисходительно, досадуя, видимо, на мою недогадливость. – Я про влияние. Вот примерно также влиять на людей. Пусть не в масштабе страны или континента. Мне достаточно, – он оглянулся, – хотя бы нашей группы или потока, если амбициозно подходить.
Помню, я тогда ничего не сказал. Мне казалось это чем-то абсолютно не релевантным. Да, точно. Это слово меня тогда захватило. Я им пользовался, как универсальным камертоном «свой-чужой». Технологии влияния казались мне тогда не релевантными моему мироощущению. А сейчас? Что-нибудь изменилось?
Глава 7. К родителям.
Время: минус двадцать пять. Сентябрь.
Про поездку эту можно было бы и совсем ничего не говорить, но как-то тянет. Что-то меня отделяет сейчас от того меня, другого. В чём другого? Ну какого-то прежнего, что ли. Хоть я и вырвался к тому моменту из родительского дома уже довольно давно, я практически остался на той же социальной ступеньке. С Федей мы как раз сидели за соседними столами – чуть было не написал: партами. Да это была всё та же точка отсчёта, и поездка к самым родным моим людям лишний раз меня в этом убедила. Да, странно. Самые родные и при этом больше всего на свете тогда я хотел оторваться от них – наверное даже не от них, а от этого уровня жизни, ограниченного в возможностях, да во всём. А они всего лишь символизировали собой… Да, пожалуй, слишком ярко символизировали.
Мама моя была тихой подвижницей. Единственная дочь своих родителей – простых инженеров из небольшого городка за колючей проволокой. Заречный или Заозёрный – я в нём ни разу не был – мать не хотела туда ездить. Дед с бабкой приезжали, но я не помню их – умерли рано, и поговаривали, что там как-то нехорошо – то ли радиация, то ли химия. Родилась мама в эвакуации где-то на Севере, чудом не умерла от менингита. Закончила школу с серебряной медалью – не хватило квоты золотых – блатные отжали. Отучилась на мехмате в МГУ и ни с того, ни с сего уехала в деревню учить детей математике.
Бывшие её однокашники уже на моей памяти иногда заглядывали к нам в Нехлидово. Хотя, вслед за мамой все они говорили Неевклидово. В разговорах улавливались туманные намеки на те события из-за которых мама ушла из универа от почти готовой кандидатской и от безоблачного, как тогда казалось, будущего молодого советского учёного. Она не любила говорить на эту тему. Сценарий её увёрток выглядел неизменным:
– Ну ты сам подумай. Что такое учёный-математик? Про что это вообще? Ни на хлеб не намазать, ни огонь в печи разжечь. Это для старцев согбенных с седыми бородами. А мне жить хотелось.