Возвращение ростовского потрошителя - стр. 13

Следует обратить внимание на некоторые особенности лица, прозванного в правоохранительных структурах Ростовским чудовищем. С наступлением ночи, а вернее тёмного времени суток, он подвергался воздействию магических сил – превращался в бездушного потрошителя, обладавшего неведомой силой; он становился способным, голыми руками, разрывать здоровых людей на мелкие части. Однако нужно-то ему было нечто совсем иное: с помощью кухонного ножа и жутких мучений, маниакальный изверг удовлетворялся в сексуальном влечении (по экспертному заключению обходиться естественным путём у больного выродка никак бы не получилось). Была и ещё одна неслыханная способность: в любой ситуации им не утрачивался личный контроль, а каждое действие производилось осознанно, не выпуская из виду пространственной обстановки. С появлением первых лучей демонические энергии оставляли могучее тело и уходили обратно, в потустороннюю преисподнюю; тот становился простым обывателем и превращался в обыкновенного человека, лишённого зловещих наклонностей. На ясный день приобретался осознанный облик, и он мог общаться рассудительно, здраво, нормально, не вызывая ни маленьких подозрений. Жестокий монстр казался солидным, классически ухоженным, горожанином, окончившим не единственное высшее учебное заведение.

На следующий день, несмотря на отсутствие мистических сил, Ростовского потрошителя не оставляла неодолимая неуверенность; она подталкивала в срочном порядке выдвигаться в столицу. Целый день провёлся в бесцельных догадках. Он несколько раз порывался купить себе право единой поездки; но… без личностных документов, под честное слово, билеты на проезжавшие поезда, увы, не давали. Так он и бродил, неприкаянный, до самого вечера. Когда неяркое осеннее солнце склонилось к закату, непонятный прохожий, измученный и усталый, присел на привокзальную лавочку; она специально устанавливалась на ровном перроне и располагалась поблизости от центрального здания. На ней уже посиживал бомжеватый мужчина и смачно прихлёбывал дешёвый портвейн. Он явно являлся местным, точнее, обитал в районе станции, бичуя в каком-нибудь ближайшем подвале. Общественный отщепенец разжился удачной выпивкой и, не желая делиться с товарищами, проживающими совместно, пристроился спокойно на лавочке.

Когда подсел загадочный незнакомец, тот недоверчиво его оглядел. Он как бы соображал: «Не придётся ли его потчевать тоже?». Социальный отброс давно научился разбираться в людях, склонных употреблять, поэтому, успокоенный, заключил, что если странноватого типа чего-то интересует, то, уж точно, не простенький «портвешочек». Поэтому местный пьяньчужка отнёсся к нему довольно доброжелательно; он даже попытался завести незадачливую беседу: