Размер шрифта
-
+

Возвращение из Трапезунда - стр. 6

Широкими быстрыми шагами Ленин пересек зал – один по гулким плитам, – вышел, сопровождаемый догнавшими его большевиками, на ступени вокзала, – морской прожектор, привезенный из Кронштадта, ударил ему в лицо, и фигурки на ступенях вокзала приобрели особое, высвеченное значение.

– Выше! – сказал Ленин. – Я не могу говорить отсюда – меня не видно.

– Мы приготовили автомобиль, – сказал Чугунов. – Товарищ Керенский всегда выступает с автомобиля.

– Чепуха. Автомобиль недостаточно высок, – сказал Ленин. – Это чей броневик? Не враждебный?

– Прислан Советом для охраны, – сказал Чугунов.

– Вот оттуда я и скажу речь!

– Ну что вы, Владимир Ильич, вы же ушибетесь, – сказал Чугунов.

– Володя, ты обязательно упадешь, – сказала Мария Ильинична.

– Пускай говорит Сокольников. Он моложе и крепче, – сказала Инесса Арманд.

Владимир Ильич только отмахнулся от них. Все они – друзья, родственники, близкие люди – оставались еще во вчерашнем дне – в эмиграции, в пути, в теоретических дебатах. Лишь Ленин увидел в темной, уставшей от ожидания, но ждущей все же толпе ту силу, которую только он может схватить и держать в кулаке, – тогда он непобедим. Разожмешь кулак на минуту – она вырвется и сожрет тебя. И это понимание, это чувство толпы делало его сильнее всех, кто окружал его или противостоял ему.

И когда Ленин полез на броневик, ему стали помогать – в нем была сила. И он сказал свою речь!

* * *

Совсем уж ночью Ленин побывал в особняке любовницы Великих князей, очаровательной коренастой балерины Кшесинской, где располагался штаб его партии. Ему принесли чаю в чашке, которой столь недавно касались пальцы любовника балерины. Здесь собрались функционеры партии, некоторые ворчали – слишком поздно. Они еще не привыкли к тому, что революция не знает времени суток.

Рано утром, переночевав у сестры, а вернее, проведя остаток ночи за разговорами, Ленин, сопровождаемый женой и Марией, поехал на Волково кладбище.

Там он стоял, ежился, ни с кем не говорил, ни на кого не смотрел – перед могилами мамы и сестры Оли. Родные умерли без него – он не смог даже проститься с ними, и, как человек буржуазный, твердых семейных устоев, Ленин чувствовал себя глубоко виноватым перед мамой и Оленькой. Он не пытался безмолвно оправдываться перед ними, но скорбел о нелепости жизни, которая разрывает связи между самыми родными и доверчиво близкими людьми. И он искренне жалел, что мама так и не смогла дожить до этих дней – и не смогла оказаться на исчерченной лучами прожекторов площади перед Финляндским вокзалом, где он смело выхватил всю честь и славу встречи у своих соперников. Мамочка умерла, удрученная и униженная хождениями по равнодушным и тупым высоким инстанциям, умоляя за жизнь брата, потом за его, Володину, свободу… Она бы еще жила и жила, если бы не эти Романовы, если бы не гнусная машина, созданная ими, если бы не отвратительная азиатчина России. Сегодня ночью, стоя на броневике и видя под собой запрокинутые синие во тьме лица сотен людей, он понял, что сделал еще один шаг к отмщению.

Страница 6