Возвращение - стр. 37
Она смотрит на сына так, точно он проглотил бомбу. Потом зовет мужа и в изнеможении стонет:
– Оскар, посмотри, что он натворил: он зарезал племенного петуха Биндингов!
– При чем тут Биндинги! – недоумевает Вилли.
– Да ведь это петух молочника Биндинга, нашего соседа! О боже, и как только у тебя рука поднялась?
Фрау Хомайер в отчаянии опускается на стул.
– Не стану же я упускать такое жаркое? Тут уж руки как-то сами действуют.
Фрау Хомайер не может успокоиться:
– Теперь пойдет катавасия! Биндинг такой вспыльчивый!
– За кого ты, собственно, меня принимаешь, мама? – говорит Вилли, не на шутку обидевшись. – Неужели ты думаешь, что меня хоть одна живая душа видела? Новичок я, что ли? Это по счету десятый петух, которого я изловил. Юбилейный петух! Можем есть его со спокойной совестью: твой Биндинг и не догадается ни о чем.
Вилли умильно смотрит на петуха:
– Смотри у меня, будь вкусным… Мы его сварим или зажарим?
– Неужели ты думаешь, что я хоть крошечку съем от этого петуха? – исступленно кричит фрау Хомайер. – Сейчас же отнеси его назад!
– Ну, я пока еще с ума не сошел, – заявляет Вилли.
– Но ты же украл его! – стонет она.
– Украл? – Вилли разражается хохотом. – Вот сказала! Я его реквизировал! Раздобыл! Нашел! А ты – украл! О краже еще можно говорить, когда берут деньги, а не все то, что идет на жратву. В таком случае, Эрнст, мы с тобой немало поворовали, а?
– Ну конечно, Вилли, – говорю я, – петух сам попался тебе в руки. Как тот петух командира второй батареи в Штадене. Помнишь, как ты тогда на всю роту приготовил куриное фрикасе. По рецепту: на одну курицу – одна лошадь.
Вилли, польщенный, ухмыляется и пробует рукой плиту.
– Холодная, – разочарованно тянет он и обращается к матери: – У вас что, угля нет?
От треволнений фрау Хомайер лишилась языка. Она в состоянии лишь покачать головой. Вилли успокаивает ее:
– Завтра раздобудем и топливо. А на сегодня возьмем этот стул: ему все равно пора на свалку.
Фрау Хомайер в ужасе смотрит на сына. Потом вырывает у него из рук сначала стул, затем петуха и отправляется к молочнику Биндингу.
Вилли искренне возмущен.
– «Уходит он, и песня замолкает», – мрачно декламирует он. – Ты что-нибудь во всей этой истории понимаешь, Эрнст?
Что нельзя взять на растопку стул, хотя на фронте мы сожгли однажды целое пианино, чтобы сварить гнедую, в яблоках, кобылу, это, на худой конец, я еще могу понять. Пожалуй, понятно и то, что здесь, дома, не следует потакать непроизвольным движениям рук, которые хватают все, что плохо лежит, хотя на фронте добыть жратву считалось делом удачи, а не морали. Но что петуха, который все равно уже зарезан, надо вернуть владельцу, тогда как любому новобранцу ясно, что, кроме неприятностей, это ни к чему не приведет, – по-моему, верх нелепости.