Возмутитель спокойствия - стр. 18
Ходжа Насреддин взглянул на исхудавшее, бледное личико ребенка, на его прозрачные руки, потом обвел взглядом лица сидящих. И когда он вгляделся в эти лица, иссеченные морщинами, измятые страданием, и увидел глаза, потускневшие от бесконечных слез, – словно горячий нож вонзился в его сердце, мгновенная судорога перехватила горло, кровь жаркой волной бросилась в лицо. Он отвернулся.
– Я вдова, – продолжала женщина. – Мой муж, умерший полгода назад, был должен ростовщику двести таньга, и по закону долг перешел на меня.
– Мальчик в самом деле болен, – сказал Ходжа Насреддин. – И вовсе не следует держать его на солнцепеке, ибо солнечные лучи сгущают кровь в жилах, как говорит об этом Авиценна, что, конечно, не полезно мальчику. Вот тебе двести таньга, возвращайся скорее домой, положи ему примочку на лоб; вот тебе еще пятьдесят таньга, чтобы ты могла позвать лекаря и купить лекарства.
Про себя подумал: «Можно отлично обойтись и шестью мастерами».
Но в ноги ему рухнул огромного роста бородатый каменщик, семью которого завтра должны были продать в рабство за долг ростовщику Джафару в четыреста таньга… «Пять мастеров, конечно, маловато», – подумал Ходжа Насреддин, развязывая свою сумку. Не успел он ее завязать, как еще две женщины упали на колени перед ним, и рассказы их были столь жалобны, что Ходжа Насреддин, не колеблясь, наделил их деньгами, достаточными для расплаты с ростовщиком. Увидев, что оставшихся денег едва-едва хватит на содержание трех мастеров, он решил, что в таком случае не стоит и связываться с мастерскими, и щедрой рукой принялся раздавать деньги остальным должникам ростовщика Джафара.
В сумке осталось не больше пятисот таньга. И тогда Ходжа Насреддин заметил в стороне еще одного человека, который не обратился за помощью, хотя на лице его было ясно написало горе.
– Эй ты, послушай! – позвал Ходжа Насреддин. – Зачем ты сидишь здесь? Ведь за тобою нет долга ростовщику?
– Я должен ему, – глухо сказал человек. – Завтра я сам пойду в цепях на невольничий рынок.
– Почему же ты молчал до сих пор?
– О щедрый, благодетельный путник, я не знаю, кто ты, Святой ли Богаэддин, вышедший из своей гробницы, чтобы помочь беднякам, или сам Гарун-аль-Рашид? Я не обратился к тебе только потому, что и без меня ты уже очень сильно потратился, а я должен больше всех – пятьсот таньга, и я боялся, что если ты дашь мне, то не хватит старикам и женщинам.
– Ты справедлив, благороден и совестлив, – сказал растроганный Ходжа Насреддин. – Но я тоже справедлив, благороден и совестлив, и, клянусь, ты не пойдешь завтра в цепях на невольничий рынок. Держи полу!