Возьму тебя навсегда - стр. 18
Марк Абрамов хрипло рассмеялся, оглянулся назад.
В лекционном зале не было никого.
Только мы вдвоем.
Пусто.
Все хорошо слышно! Акустика такая, что даже малейший звук разлетался далеко-далеко!
Тогда этот безобразник разжал пальцы, но только для того, чтобы накрыть мой рот ладонью и толкнуть вперед.
Он почти опрокинул меня на стол и навалился сверху, толкнулся бедрами, которые чувствовались, как каменные колонны.
– Ну что… готова свою щелочку подставлять? Вижу, ты и препода заинтересовать успела! И с Шараповым по углам трешься? Предложение рождает спрос, блять. Как по науке!
Толчок.
Снова толчок.
– Всем даешь? Или как?!
Я задергалась под ним изо всех сил, с ужасом ощущая, что у этого зверя слетают границы и барьеры.
В его глазах отразился такой темный и пугающий вихрь эмоций, что я вздрогнула всем телом и застыла без движения. Впала в ступор, в онемение полнейшее, испугавшись.
– Ну! – прорычал Марк мне в лицо. – Ну же! Сделай хоть что-нибудь! Давай! – проорал.
Я не двигалась. Он рассмеялся хрипло, как сумасшедший, замер надо мной.
Его бешеные глаза впились в мои, потемнели. Они смотрелись как черные жуткие провалы, совершенно без капельки разума.
Там были только эмоции, они били как оголенные провода.
Бешеный накал!
Из глаз скатились горячие слезинки. Марк посмотрел мне в лицо, перевел взгляд на висок, там где катилась слезинка и наклонился.
Меня накрыло пряным ароматом его парфюма, мощный и свежий приток ворвался в легкие. Но за дорогим шлейфом я ощутила его персональный запах – запах мужчины. Внутри все заныло требовательно. Я могла бы узнать его ближе, глубже… В прошлом. И сделала бы себе только больнее. После таких, как он, в груди остаются только оплавленные черные дыры и пустота.
Его губы коснулись моего виска.
Меня пронзило как от укола. Казалось он пробовался мои слезы на вкус, чтобы понять – настоящие они или напоказ.
Не знаю, что он понял и понял ли вообще. Но Марк Абрамов резко отпрянул от меня, как от чумы, и засунул руки в карманы глубоко-глубоко. Я слезла со стола и пыталась привести в порядок растерзанную одежду. Вытирала слезы, ненавидя…
Ненавидя себя за такую слабость, за ранимое сердце.
Хотела бы я быть каменной стервой, сукой равнодушной, которое на такое плевать.
Но увы, меня воспитали иначе, вложили в голову и в сердце совершенно другие установки. Бабуля говорила, что доброта, искренность и хороший характер всегда победят, что нужно беречь светлое, но как беречь свет внутри, когда его вырывают из тебя с мясом, когда душу раздирают на кровавые ошметки!
– Уходи, – донесся до меня глухой голос Марка.