Возьми его, девочка! - стр. 33
Стоя посреди комнаты в напряженных позах, они напоминали одновременно и танцоров, застывших в ожидании музыки, и воинов, изготовившихся к бою.
«Скажи мне, чего ты категорически не приемлешь, – наконец произнесла она шепотом, – я сделаю это с тобой и хорошо заплачу».
«Однополый секс».
«Опа! Где же мне взять еще одного мужчинку? Нас здесь только двое, ты и я».
«Ты спросила, чего я категорически не приемлю. Я ответил».
Она оценивающе разглядывала его, покусывая нижнюю губу. Алекс в это время пытался ответить самому себе, чего же он категорически не приемлет, несмотря на то, что уже ответил. Занятный вопрос.
«Как насчет боли?»
Он кивнул: «Можем это обсудить».
«Имеется опыт?»
Короткие фразы, которыми они обменивались, преодолевая взаимную неприязнь, звучали как одиночные выстрелы в прерии.
«Ты спрашиваешь, испытывал ли я хоть раз в жизни болевые ощущения? – улыбнулся Алекс. – Или приходилось ли мне их продавать?»
Выражение ее лица едва уловимо изменилось. В нем появилась особая мягкость, присущая маньякам, планирующим очередное злодеяние. Это было так безумно эротично, что Алексу захотелось немедленно завалить ее на кровать. Он покосился на большое прямоугольное зеркало в багетной раме – там отражались двое, мужчина и женщина, твердо вознамерившиеся довести друг друга до нервной горячки. Мужчина: равнодушие с тонким налетом нервозности, ироничность, отстраненность, пожалуй, чрезмерная худоба. Женщина: пробужденное и подстегиваемое гневом любопытство, голод плоти, подсознательное соперничество, страсть.
«Я знаю. – Она улыбнулась в ответ. Со стиснутыми зубами. С прорывающимся изнутри гневом. – Знаю, что испытывал. Это видно по твоим глазам. Боль помечает избранников, так же как и смерть. Окрашивает ауру в неповторимые цвета, которые не спутаешь ни с какими другими. В твоей жизни было много боли, не думаю, что дополнительная доза произведет в тебе существенный переворот».
Сцепившись, точно два пьянчуги в таверне, они рухнули на постель, измятую и развороченную за ночь. Тело отчаянно протестовало, усталость накатывала подобно тошноте, но вспыхнувшая вслед за гневом страсть – неистовая, безудержная, вакхическая, – сделала Алекса неутомимым. Он уже забыл, когда в последний раз предавался любовным утехам с такой чистосердечной разнузданностью. Заходящаяся в крике нежная дева рвала его плечи наманикюренными ногтями. Ложе ходило ходуном, на подносе звенели стаканы с недопитым виски, люстра богемского стекла раскачивалась из стороны в сторону, и перед лицом этого прогрессирующего безумия было очень легко поверить в многократно предсказанный конец света.