Возмездие. Поэма - стр. 28

Разжалованы подвиги отцов,

И злая низость и советы от неправых,

Их рты, похожие на сточную канаву,

На грязную помойку подлецов.

С приходом Цезаря святая честь умрет,

В Париже тихо, здесь безмолвствует народ,

Лишь слёзы втихомолку,

Сердца людей к победе не спешат,

Как трусы жалкие, предместья здесь дрожат,

Прикинувшись заснувшими надолго.

Бог, мой! Так одолжи мне свою силу,

Я корсиканцу укажу его могилу,

Я – тот, кто не знаком ему пока,

И полный страсти мрачной и стихов,

Приду к нему с тирадой гневных слов

И с палицей в руках,

Подобно дрессировщику невиданных зверей,

Размахивая саваном бесчисленных смертей,

В священном гневе яростен и зол,

Как черный мститель, бешено подковами звеня,

Ногою раздавлю его, как мерзкого червя,

И императора, и весь его престол!

Что теми видами насыщен разум – к счастью!

Он был лишь только попугаем пестрой масти,

Нося высокий сан, чтобы иметь насест,

Бедняга князь, весь в черном, словно бес,

В пятнадцатом на жизнь не дали и гроша ему.

Он занял лишь пять ливров, не имея даже су.

Теперь вниманье на карьеру, s’il vous plait!

Он от экю в пять франков, будто на крыле,

Взлетел к банкноте с подписью Гара. Однако!

Дополз и до мильона, вот, чертяка!

Глотая миллион, шел к миллиарду, не спеша,

Навстречу слиткам золота от медного гроша.

Дворцы, кареты, роскошь, балов несметный ряд,

Пиры миллионеров так Францию съедят.

Мошенник превратился в правителя страны.

Проступок совершил он? То заговор. Увы!

Ужасное деянье, резня и смерть вокруг,

Ему ж Высокий суд клянется на миру,

И бездна вновь закрылась, издав тяжелый стон.

Лишь запах пороха повис от прожитых времен.

Ромьё остерег всех: Смотрите, капканы!

Виват, Маскариль! И гремят барабаны!

Рабочих во тьме, словно негров-изгоев,

Под палкою содержат, прескверно устроив,

Завален Париж миллионом указов, их – тьма,

И Сена покрытая льдом, как седая Нева.

Владыка же наш торжествует; шагает эффектно,

Порхает от мэра до мэра, префекта к префекту,

Декабрь, второе – укор оскорбленной страны,

Брюмер, восемнадцать – каймою с другой стороны,

В букетах цветов, колесницу торжественно тронув,

Уродец счастливый со свитой холуев-шпионов,

Вернулся он в Лувр, императором стать пожелав,

Он, как Бонапарт, изучает истории нрав,

И честь, и достоинство ищет в характере Папы;

Пред тенью Медичи снимает в почтении шляпу;

И сбросив порой свою мантию и циркуляры,

Вдоль озера бродит в казацких степных шароварах,

Смеясь, хлебных крошек оставивши сзади,

Он рыбок покормит, на нищих голодных не глядя,

Любимец казарм, что воздвигли его на престол,