Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне - стр. 79

Он уселся на стул рядом с Керном. Штайнер поднялся на подмостки.

– Итак, я прошу кого-нибудь из почтеннейших господ, – провозгласил он трубным голосом, заполнившим пустую будку, – подняться сюда, на сцену! Только через соприкосновение рук, без единого слова, произойдет передача мыслей, и спрятанный предмет будет обнаружен!

Директор Поцлох подался вперед, как будто собирался встать и что-то сказать. Потом он начал робеть. Он ерзал на стуле, сдергивал с носа пенсне и смущенно оглядывался. Потом он, как бы извиняясь, улыбнулся, немного приподнялся со стула, снова быстро сел, наконец собрался с силами и сосредоточенно, смущенно, колеблясь и сгорая от любопытства, двинулся к изнемогавшему от хохота Штайнеру.

Перед помостом он обернулся.

– Теперь скопируйте это, молодой человек! – самодовольно подбодрил он Керна.

– Это нельзя скопировать! – воскликнул Штайнер.

Поцлох польщенно ухмыльнулся.

– Играть застенчивость – я имею в виду настоящую застенчивость – довольно трудно, верьте старому театральному волку.

– Он застенчив от природы, – объявил Штайнер, – он справится.

– Отлично! Мне пора на лотерею.

Поцлох ушел.

– Вулканический темперамент! – одобрил шефа Штайнер. – Ему ведь за шестьдесят! Теперь я покажу тебе, что делать, если ты не сумеешь робеть, а робеть будет другой. У нас десять рядов. В первый раз ты проводишь рукой по волосам, показывая номер ряда, где спрятан предмет. Просто числом пальцев. Во второй раз сигналишь порядковый номер стула, считая слева. Потом незаметно хватаешься за то место, где он примерно запрятан. А уж я его найду…

– И этого достаточно?

– Достаточно. Человек феноменально неизобретателен в таких вещах.

– Мне кажется, это слишком просто.

– Жульничать надо просто. Сложное мошенничество почти никогда не удается. Сегодня после обеда порепетируем еще. Лило тоже подсобит. Теперь я покажу тебе этот гроб с музыкой. Настоящая музейная редкость. Сооружен в доисторическую эпоху.

– Я, наверное, слишком плохо играю.

– Чушь! Подбери несколько приятных аккордов. Когда распиливаем мумию, играешь медленно и торжественно; когда демонстрируем даму без живота, ускоряешь темп и синкопируешь. Тебя же все равно никто не слушает.

– Хорошо. Я порепетирую, а потом сыграю тебе.

Керн забрался в чулан за сценой, из которого на него скалился желтыми клавишами старый рояль. Поразмыслив, он выбрал для мумии «Храмовый танец» из «Аиды», а для отсутствующего живота – салонную пьесу «Сон майского жука в брачную ночь». Он барабанил по клавишам и думал о Рут, о Штайнере, о неделях покоя, об ужине и о том, что никогда еще в жизни ему так не везло.