Вождь из сумерек. Книга 2 - стр. 37

– Не сладишь ты с моей лошадкой, – попробовал остановить его Стас. – Не любит чужих рук. Укусить может, а то и ногой поддеть.

– Где же ты, милок, чужие руки увидел? Мне любая тварь в родне. Или не видел перед избой моего кормильца? – решительно отмел его сомнения Почай и скрылся за порогом. – Род ему имя. И все, кто под его небом ходят, ему детки, а, значит, и мне в родне будут. О двух ли, о четырех ли ногах ходят. А то и вовсе на голом брюхе ползают. А в родне почто друг на друга зубы скалить? Бывает, конечно, и рассваримся. Не без этого. И за бороду друг друга оттаскаем. Но только так, чтобы не душевередно.

Лопочет старик себе под нос. Привык в одиночестве сам с собой разговоры разговаривать. Поперек никто не молвит. Что не скажи, все к месту. Конь отвечает тихим сдержанным ржанием.

– Если бы за бороду, – покачал головой Стас.

– Это ты про тех, к кому стопы направил?

– Скорее, копыта. Ох, и слух у тебя, однако.

– А мне без надобности. Я порой и то слышу, что и сказано не будет. Так те не в Роде живут. У них свой бог. Черный. У нас когда-никогда тоже был такой. А потом пропал куда-то. Может, и живой, но я не знаю. Тоже лютовать любил. Хлебом не корми, дай потешиться. И пря кровавая, и зависть, и жадность… Слов не хватит.

– Будто сейчас нет?

– Есть и сейчас, – старческий голосок дребезжал в мозгу. – А наш Чернобог, я думаю, к казарам в земли подался. Там лютует. Где кровь, там и он.

– Казария наша теперь.

– Про то слышал…

Стас порылся в памяти.

– Так и он в родстве Роду приходится.

– А что ты думаешь? В нем тоже всякого места намешано. В Роде… Ты в лик его заглядывал?

Стас помотал головой.

– А ты загляни. Спать не будешь. Страсть, да и только. Спьяну не привидится. Только он ведь как рассудил? Вот это белое – мне, а черное…

– Людям?

– Не должно бы. Род – старик мыслительный. Это мы сами по человеческой жадности себе хапнули. Чтобы соседям не досталось. Дай, думаем, схватим, а там поглядим, на что сгодится. Жадность, она ведь тоже от него в мир пришла.

Дед Почай появился в дверях.

– Сейчас и хлеба-соли не грех отведать. Лошадь – тварь бессловесная. Сама не попросит. Язык толстой, непослушный для человечьего слова.

Повозился у печи, гремя ухватом. Ловко выметнул на стол закопченный горшок немалой вместительности. Ударил в нос запах хорошо пропаренной каши и сочного мяса.

– Скоромным не брезгуешь? – заулыбался Стас. – А я думал, в отшельничестве травкой пробавляются для просветления ума и чистоты духа. Чтобы высокие мысли в голове селились.

– Как бы не так! Полезут они, когда брюхо от голода стоном стонет. Жди! И какой резон ему меня голодом на траве морить?