Война страшна покаянием. Стеклодув - стр. 13
Они выехали на Майванд, и, казалось, улица наполнена вязкой, тягучей смолой. Такой была бессчетная толпа чернобородых людей с гончарными лицами, их тюрбаны и облачения, их клубящиеся на тротуарах сгустки. Мерещилось, толпа изливается из глубин земли, наполняет город, словно темное варенье переполняет кипящий чан. Шаркая сандалиями, здесь проходят и исчезают народы, имя которых теряется в далях времен. Идут мудрецы и торговцы, целители и поэты, путешественники и богословы, чьи стихи и вероученья, оружие и знамена исчезают бесследно, превращаясь в бесцветную пыль. Он смотрел на Майванд, словно боялся, что видит его в последний раз, и старался запомнить.
– Вот здесь вчера старшего лейтенанта убили, – сказал шофер, кивая на дукан с изделиями из мехов и овечьих шкур.
– Как случилось? – рассеянно спросил Суздальцев.
– Пошел жене дубленку купить. Перед тем, как в Союз возвращаться.
Казалось, тайна, присутствующая в городе, была близка и доступна. Скрывалась за каждым гончарным лицом, за каждым уступом клетчатой горы, похожей на пчелиные соты. Стоило зорче вглядеться, наполнить грудь напряженным вздохом, ощутить в душе горячую молитву, и вместо носатого чернобородого лица, синего изразцового купола откроется божественный свет, окно в иной, восхитительный мир, в чудесное, не знающее смерти пространство.
Он замечал брадобрея, водившего бритвой над головой старика, и старик, весь в пене, терпел касания бритвы, а прилежный брадобрей, орудуя лезвием, высунул язык. Замечал водоношу, подставлявшего бараний бурдюк под струю из колонки. Сутулил спину под тяжелой поклажей, шагал вверх по склону, осыпая блестящие капли. Замечал мускулистого, голого по пояс хазарейца, толкавшего повозку, на которой высилась ярко-оранжевая гора апельсинов. За каждым лицом таилась близкая тайна, сердце, словно сочный бутон, стремилось навстречу чуду.
Он приехал в аэропорт, когда быстро темнело. Взлетное поле с алюминиевыми самолетами уже было в сумерках. Лишь на окрестных горах догорали розовая и голубая вершины. У диспетчера он узнал номер стоянки и пошел по бетону туда, где белесый, с черными цифрами и красным крестом, стоял самолет. Хвостовая апарель была опущена, солдаты вносили на борт брезентовые тюки.
– Вы, товарищ подполковник, садитесь вперед, в «барокамеру», – штурман вписывал Суздальцева в полетный лист. – А то замерзнете в высоте-то с гробами.
Самолет поднялся в темноте, разбрызгивая огненные шарики «термиток», – тепловые имитаторы цели. Из-под крыльев сыпались яркие бусины, уносились в ночь, оставляя на алюминиевой обшивке гаснущие отсветы. Это напомнило Суздальцеву о «стингерах», которые уже проникли в зону Кабула и грозили тяжеловесным транспортам, доставляющим из Союза армейские контингенты и военные грузы. Парашют, который навьючили на него летчики, служил той же цели – спасению, в случае попадания в самолет зенитной ракеты. Он смотрел в иллюминатор на серую неразличимую землю, на головки отлетающих «термиток» и представлял, как в ночных предгорьях притаился расчет моджахедов, ведет по небу прицелом, улавливая в оптику медлительный транспорт. Но винты уже ревели в черной высоте, накрывая горы звенящим шатром.