Война роз. Воронья шпора - стр. 67

– Но я не плачу, – негромко возразил Глостер, до предела расстроенный тем, что брат заметил его слабость.

– Ничего страшного, Ричард. Но какие слова ты там говоришь? Которые дают тебя власть над собственной слабостью? Non draco sit mihi dux. Vade retro Satana… Дракон не властен надо мной?

– Да. Отыди от меня, сатана.

Закрыв глаза, Эдуард принялся снова и снова бормотать эти слова, широко расправив плечи и подставив голову холодному ветру. К удивлению Ричарда, дрожь вскоре оставила его брата. И когда тот снова посмотрел на него сверху вниз, часть горя отлетела от Глостера.

– Сегодня вечером я поучусь у тебя, если позволишь, – промолвил Эдуард. Ричард согласно кивнул, хотя спина его заново вскрикнула в знак протеста.

Коней вывели с корабля, и экипаж торгового судна пауками рассыпался по тросам и реям, вновь готовясь увести судно в открытое море. Эдуард сел на коня вместе со всеми остальными и горестно похлопал себя по брюху, распиравшему рубаху.

– Я одолею своего дракона, Ричард, – проговорил он, тряхнув взлохмаченной головой, после чего ударил животное пятками, и конь рванулся вперед, рассыпая копытами дробь по ведущей на юг дороге.

Элизабет хмурым взглядом взирала на лысину монаха. Тот склонил перед ней голову в знак почтения, однако, как и прежде трепеща под ее взглядом, упрямо не желал преклонять колени. И словно ощутив крепнущий гнев королевы, пронзительно закричал ее новорожденный сын – звук этот проникал в ее кости, и от него заболели груди. Боль пронзила ее от матки до самого горла.

– Я не понимаю твоей нерешительности, брат Павел, – заговорила она. – Все земли Вестминстерского аббатства освящены и являются частью убежища, или я ошибаюсь?

– Это… так, – против воли проговорил молодой человек, все более и более багровея под внимательным взглядом королевы. – Но это здание является самой безопасной его частью. Аббат…

– И моего новорожденного сына следует крестить как можно скорее, разве это не так?

– Ну конечно, миледи, однако вы должны понять…

– И тем не менее ты являешься ко мне, – продолжила Элизабет, пренебрегая его слабыми протестами, – с этой чушью? Такое… пренебрежение хорошими манерами я могу расценить только как преднамеренное оскорбление, нанесенное моему мужу, королю Англии!

Несчастный монах взирал на нее, открыв рот. Губы его шевелились, однако из них исходил лишь какой-то задушенный звук. Покачав головой, он предпочел обратить все свое внимание вниз, на торчащие из сандалий собственные пальцы, выглядывавшие из-под черного одеяния.

– Я вижу здесь ошибку, брат Павел, и, быть может, ваш драгоценный аббат не понимает ее глубокие