Война мертвых - стр. 1

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Луной эта планета не обзавелась, а звезды светили так тускло, что толку от них не было.

Когда солнце уходило за горизонт, на дюны ложилась кромешная тьма, и сразу же появлялся ветер. Острые края песчаных волн начинали дымить. С поверхности недалекого озерца поднимался наклонный столб плотного пара и, растворяясь в холодном воздухе, полз вместе с пылью на Запад, вслед за ушедшим светилом.

Вьюга рождалась каждый вечер. Каждую ночь она пыталась превратить его в кособокий курган, а утром, с медленным возвращением солнца, постепенно стихала, оставляя за собой новую, незнакомую топографию. Когда-то он сопротивлялся: стряхивал песок, переезжал с места на место, но это ему давно надоело. Он понял, что даже если всю ночь простоит без движения, то до конца его не засыплет. Он всё равно выберется из-под оранжевой толщи и подставит остывший бок горячей безымянной звезде. Разогревшись, он съездит к озеру и, если не найдет там ничего интересного, то примется за изучение нарисованного ветром ландшафта.

Он мог бы запомнить весь пейзаж сразу, но для этого пришлось бы подключить резервную память. Он мог бы проследить за ночной миграцией песка, но в темноте не обойтись без инфразрения. Он имел много дополнительных возможностей, но использовать их не любил – они напоминали о его превосходстве над человеком. Любым человеком, который рано или поздно умрет.

Он не хотел думать о смерти. Какой смысл думать о том, чего нет?

– Как тебя зовут? Тимофей? Я еще не со всеми познакомился. Тимофей, ты что не купаешься?

– Тихон. Мое имя ты запомнишь скоро.

– Вот как… – воспитатель снисходительно улыбнулся и присел рядом. – Мне говорили, что ты трудный. Я не поверил.

– Напрасно, – не поворачивая головы, сказал Тихон.

– Погода сегодня какая! Шел бы окунулся. Девчонки у вас в группе хорошие, выросли совсем. Вон та особенно. Как ее?.. Лена? Ты знаешь, Тихон, моя палатка стоит с краю, я бы вас пустил на полчасика.

Воспитатель придвинулся ближе и попытался заглянуть ему в глаза. Честолюбивый. Мечтает стать начальником Лагеря. Даже не потрудился прочесть его психокарту, сразу поперся налаживать контакт. Он думает, это легко.

– Алёна, а не Лена, – поправил Тихон. – Можешь сам, она не откажет. Не бойся, я не заложу, мне плевать, что вы там делать будете.

– Откуда такая апатия? Тебе сколько лет – шестнадцать или девяносто?

– А тебе?

– Двадцать шесть, – охотно ответил воспитатель. – Кстати, Филипп.

Он решил, что Тихон начал поддаваться. Еще немного, и начнет совать свою холеную ладошку. Или похлопает по плечу.

– Я, Филя, в твоем возрасте буду умнее. Если доживу, конечно.

Тихон откинулся на спину и запустил пальцы в шелковистую траву. Прямо над головой болтала листьями здоровенная осина, поэтому на солнце можно было смотреть почти не щурясь. У воды раздался смех. Алёна, он узнал ее по голосу. Видно, кто-то из ребят все-таки дотянулся до ее круглой задницы. Алёне нравилось. Когда не нравилось, она тоже смеялась, но совсем по-другому.

– Ладно, пессимист, встретимся на ужине, – сказал Филипп, поднимаясь. Инициатива была упущена, но последнее слово должно оставаться за ним – так его учили.

Тихон молча перевернулся на живот и упер подбородок в кулаки, слишком маленькие для шестнадцатилетнего парня. Он вообще во многом уступал сверстникам – и в росте, и в силе, и особенно в жизнелюбии. Высматривая его по Лагерю, новый воспитатель ожидал встретить либо малолетнего демона, либо закомплексованного юношу, добровольно заточившего себя в скорлупу одиночества, но Тихон оказался самым обыкновенным. Прямые светлые волосы он стриг так коротко, что в расческе они не нуждались. Глаза он предпочитал не поднимать – не из-за боязни прямого взгляда, а потому, что знал: ничего нового в чужих зрачках не найдешь. Лишь изредка подходя к зеркалу, он по несколько секунд смотрел в упор, но и там видел только безразличие.