Война конца света - стр. 61
В тот год Антонио Виланове не заплатили ни по одному из счетов; и фазендейро, и крестьяне ничего не заказывали. Даже управляющий Калумби, лучшим имением барона де Каньябравы, сказал, что не может купить у него и щепотки соли. Желая извлечь выгоду даже из бедствия, Антонио ссыпал остававшееся у него зерно в ящики, закрыл брезентом и закопал, с тем чтобы продать, когда цена станет немыслимой, однако ошибся в своих расчетах— слишком велико было бедствие. Он вскоре понял, что если не продаст все разом, то вообще останется без покупателей – люди тратили последние гроши на мессы, процессии, пожертвования (все как один хотели вступить в Братство Кающихся, 97 которые ходили в капюшонах и бичевали себя), чтобы вымолить у господа дождь, – и выкопал свои ящики, однако брезент не помог: зерно уже начало гнить. Но Антонио не собирался сдаваться: он сам, жена, брат, свояченица, дети – у него к тому времени родился сын, а у Онорио целых трое – сели перебирать зерно, и на следующее утро глашатай объявил на церковной площади, что по случаю ликвидации магазин братьев Виланова начинает распродажу. Братья на всякий случай достали оружие и поставили у дверей четырех работников с дубинами. Поначалу все шло как по писаному. Антония и Асунсьон стояли за прилавком, а шестеро мужчин охраняли дверь, позволяя входить не больше чем десяти человекам зараз. Но вскоре собралась такая толпа, что все предосторожности Антонио пропали втуне: люди высадили двери и окна, ворвались в лавку. В несколько минут все, включая и деньги в кассе, было разграблено, а то, что нельзя было унести, – переломано, разбито, уничтожено.
Погром продолжался не больше получаса, ущерб не поддавался исчислению, но из семейства Виланова никто не пострадал. Онорио, Антонио, их жены и дети, сидя на мостовой посреди улицы, смотрели, как грабители опустошают их лавку – самую богатую во всем Жоазейро. Женщины тихо плакали, дети смотрели на обломки кроватей, на клочья одежды, на раздавленные игрушки. Антонио был бледен. «Ну что ж, начнем все сначала», – прошептал Онорио. «Только уже не здесь», – ответил брат.
Антонио к тому времени не было еще тридцати, но от тяжких трудов, от изнурительных поездок по сертанам, от забот и хлопот он выглядел старше своих лет. Он рано облысел: высокий лоб, усы и бородка делали его непохожим на бакалейщика. Он был крепкого сложения, немного сутулился и ходил, широко расставляя ноги, как скотовод, по суткам не слезающий с седла. Ничто, кроме дела, его не занимало. Онорио – тот бывал на ярмарках и праздниках, любил пропустить стаканчик анисовой, послушать бродячих певцов, потолковать с приятелями, поглазеть на украшенные замысловатой резьбой и яркими флагами корабли, плывущие по реке Сан-Франсиско, а Антонио чурался всего этого. Если он бывал дома, то большую часть времени проводил за прилавком, ведя подсчеты или обдумывая очередное предприятие. Клиентов у него было много, а друга – ни одного, и хотя по воскресеньям он ходил к мессе, а иногда даже принимал участие в шествиях Братства Кающихся, которые бичевали себя, чтобы искупить муки грешных душ в чистилище, особой набожностью не отличался. Это был человек спокойный, серьезный, упорный, всегда готовый ко всякой неожиданности.