Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА - стр. 7

, – предупреждает Виттлин, а затем поступает вопреки своим словам[3]. Он живописует раздиравшие город на части «братоубийственные бои между поляками и украинцами», причем многие оказывались случайными жертвами таких столкновений. Впрочем, сохранялась еще и учтивость: школьный товарищ Виттлина, украинец, прервал ненадолго сражение возле скамейки, на которой я теперь сидел, чтобы позволить бывшему однокласснику пройти и добраться до дома.

«Между моими друзьями царила гармония, хотя многие из них принадлежали к народам, которые теперь враждовали, и исповедовали различные религии и мировоззрения», – поясняет Виттлин. Таинственный мир Галиции, где национал-демократы благоволили евреям, социалисты танцевали танго с консерваторами, старорусины, они же москвофилы, плакали вместе с украинскими националистами. «Поиграем в идиллию», – пишет Виттлин, возрождая «суть львовского бытия»{10}. Он описывает город изысканный и хамоватый, мудрый и идиотский, поэтический и мещанский. «У Львова и его культуры терпкий вкус», – ностальгически заключает он, – подобный вкусу необычной ягоды, выведенной из дикой черешни и вызревающей только в Клепарове неподалеку от Львова. Виттлин называет эту ягоду череха; сладость в ней сочетается с горечью. «Ностальгия склонна подменять и вкус тоже, она уговаривает нас забыть всё, кроме сладости Львова. Но я знаю людей, для кого Львов был чашей желчи»[4].

Горечь нарастала после Первой мировой войны: Версальский договор сдержал ее, но уладить конфликт не смог. Время от времени тот прорывался с утроенной силой, как в сентябре 1939 года, когда Советы въехали в город на белых конях, и вновь два года спустя, когда явились немцы на танках. «В начале августа 1942-го во Львов прибыл генерал-губернатор доктор Франк, – сообщает еврейский житель Львова в одном из немногих уцелевших дневников. – Мы знали, что его визит не сулит добра»{11}. В том же месяце Ганс Франк, личный юрист Гитлера, а ныне генерал-губернатор оккупированной Польши, поднялся по ступеням университета и произнес в главном зале речь, в которой возвестил об уничтожении всех евреев города.

Я приехал во Львов читать свою лекцию осенью 2010 года. К этому времени я докопался до любопытного и, по-видимому, ранее не привлекавшего внимания факта: оба юриста, предложившие формулировки для Нюрнбергского процесса («преступление против человечества» и «геноцид»), Герш Лаутерпахт и Рафаэль Лемкин, жили в этом городе в то самое время, о котором пишет Виттлин. Оба они учились в университете, оба познали горечь тех лет.