Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА - стр. 28

Но и паспорта № 3814 и 3816 таили свои неожиданности: оказалось, что Леон уехал один, без дочери. Единственная печать в его паспорте (валютного отдела венского банка) датирована 2 января 1939 года. Больше в паспорте нет никаких отметок, и невозможно установить ни когда Леон выехал из Вены, ни какой он выбрал маршрут. В паспорте же его дочери стоит штамп, указывающий, что она покинула Австрию намного позже, 22 июля 1939 года, и на следующий день пересекла границу Франции. Поскольку она ехала не с отцом, возникает естественный вопрос: кто же доставил младенца во Францию?

«Я понятия не имею, как твой дед выбрался из Вены, – сказал мне кузен моей матери Эмиль. – Ни как он вытащил оттуда твою мать, ни как твоя бабушка сумела спастись».

Леону было полных тридцать четыре года на конец января 1939-го, когда он прибыл – один, без семьи – в Париж, казавшийся надежным убежищем, хотя правительство Эдуарда Даладье и смирилось с политическими реалиями, вело переговоры с Гитлером и собиралось признать Франко законным правителем Испании. Леон прибыл с паспортом, копией приказа, изгнавшего его из Рейха, и двумя рекомендательными письмами: одно подтверждало его добропорядочность, второе – тот факт, что с 1926 по 1938 год он управлял винным магазином в Вене. Денег у него не было вовсе.

Я часто пытался представить себе, как Леон ехал из Вены в Париж, но деталей этого путешествия я не знал. Попав в Вену на конференцию, посвященную аварии атомной электростанции в Чернобыле, я спонтанно купил билет в одну сторону, на ночной поезд в Париж. Попутчицей оказалась молодая немка. Мы говорили о войне, о том, как она сказалась на наших семьях, о связи настоящего с прошлым. Задушевный разговор, полное ощущение давнего знакомства и общих воспоминаний – и мы даже не обменялись контактами.

В Париже я пошел к дому, где Леон жил первое время: это было четырехэтажное здание на улице Мальт, 11, поблизости от Зимнего цирка, да и от площади Республики недалеко. Находясь там, он снова и снова подавал прошение предоставить ему убежище во Франции и каждый раз получал в префектуре полиции отказ, маленькие листочки бумаги с казенной надписью синими чернилами. Каждый раз ему предоставляли пять дней на выезд, и каждый месяц на протяжении года он обжаловал это решение. В итоге он получил разрешение остаться.

В июне 1939 года в Париж привезли его маленькую дочь. Где они жили – и как выживали, – я не знаю. В августе Леон снял комнату в доме 29 на улице Люн, в узком высоком здании на тесной улочке. Там они и жили, когда Германия 1 сентября того же года напала на Польшу. Через несколько дней Франция и Британия объявили войну Германии, и, значит, связь с Ритой, остававшейся в Вене, на вражеской территории, была затруднена. Писем от этого периода не осталось, лишь фотография дочери, отправленная Рите в октябре. «Рут бежит к лучшему будущему», – написал Леон на обороте и передал приветы другим членам семьи, не зная, что они уже уехали в Англию.