Восставшие из Рая - стр. 34
– Ладно, Семеновна, постараюсь тебе помочь. Из дому никуда не уходи, пока я тебе не позвоню. А то вселятся тут без тебя, замки поменяют, что тогда будешь делать да еще с животом?
На следующий день, вместо звонка явился участковый. От испуга у Тани подкосились ноги и чтобы не упасть, она схватилась за косяк двери.
– Татьяна Семеновна Кузнецова? − строго спросил человек в погонах.
– Да.
– В общем так, Татьяна Семеновна. Хоть Вы здесь не прописаны. Выселить Вас беременную без суда никто не имеет права. Поэтому, пока решения суда нет, можете жить спокойно.
– А когда будет суд? − испуганно спросила женщина.
Участковый пожал плечами, чему-то улыбнулся:
– Когда будет, тогда и будет.
Через полчаса позвонил Михалыч.
– Ну что, довольна? − раздался в телефоне его гортанный голос.
– Ой, спасибо, Михалыч, век не забуду! Должница теперь я Ваша.
– Ладно, ладно, как-нибудь рассчитаешься.
Потом Михалыч перевел ее в свой магазин, рядом с рынком, в подсобку. Месяц назад, проходя мимо нее, он неожиданно спросил:
– Танюша, а что ты думаешь делать с домом?
– С каким домом, Михалыч?
– У тебя что, их много? − перед ней сверкнули белые крепкие зубы. − В котором ты живешь сейчас.
– Та он же не мой!
– Правильно, не твой. Но когда родится ребенок, его можно туда прописать. Где-то он же должен жить, − и вновь крепкие зубы перед ее глазами.
– Так кто же мне это разрешит!
– Было бы желание, Семеновна. Только ты ж понимаешь, все это не за просто так, − и, сделав паузу, Михалыч добавил, − ты сейчас подпишешь бумаги, что разрешаешь мне продать твой дом, а когда родится ребенок, я помогу тебе его туда прописать.
– Так дом же не мой, как я могу тебе разрешить его продать?
– А это уже не твое дело. Твое дело подпись поставить.
– Ой, Михалыч, не знаю. Страшно мне как-то, − женщина потупила глаза, − мне подумать надо.
– Ну, думай, думай. Только смотри, а то как бы я не передумал.
А на следующий день Семеновна поняла, что значит, когда Михалыч тобой не доволен. Сразу пошли придирки, исключительно ей стала поручаться самая грязная и тяжелая работа.
Через две недели, все также проходя мимо, Михалыч поинтересовался:
– Ну что, надумала?
– Думаю, Михалыч, думаю, − опустив голову, прошептала женщина.
Таня и сама толком не понимала, почему упорствовала. Ведь понятно же было, что без всякой помощи, без знакомств она в том доме не останется. Пусть даже и родит ребенка. А так Михалыч продаст дом, а дом хороший, за него можно много взять. И ей же что-то перепадет. Квартиру в Москве, конечно, она не купит, но в том же Дядькино присмотреть что-то можно. Но что-то ее останавливало. Часто, лежа в постели, она долго лежала в постели с открытыми глазами и думала, что ей дальше делать. И все сходилось на том, что те бумаги надо подписать, а там будь, что будет. Но как только она закрывала глаза, перед ней возникали ослепительно белые, крупные, крепкие зубы Михалыча и ей становилось страшно. Страшно и все. И в этом безотчетном страхе, словно в зыбком болоте, прорастала и распускалась белым цветом, как зубы Михалыча, лилия − инстинктивная мысль − никакие бумаги подписывать нельзя. И с этой мыслью Таня засыпала…