Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - стр. 7
Видно, ловкий итальянец, прослышав, что король Казимир вёл с папой Павлом спор о назначении епископов, сообразил, что тут будет ему безопасней всего.
Он также умел продавать себя и рекомендовать. Чрезвычайно красивой внешности, подкупающей, ловкий в обхождении, с выразительным и полным жизни лицом, с живым умом, хорошим знанием людей, он умел заполучить тех, в ком нуждался.
Сначала он пожил какое-то время в Покуте у красивой шляхтинки, а когда услышал о Грегории из Санока, направился прямо к нему.
Архиепископу был очень нужен такой товарищ, итальянец как будто упал с неба. Поэтому они взаимно так друг друга полюбили, что для Каллимаха во всей Польше другого такого человека не было, как ксендз Грегор из Санока, а для того Каллимах стал выше учёных всего мира.
Все догадывались об их дружбе, у них были одинаковые мысли, одно суждение и оба с равной любовью занимались литературой и латинской поэзией.
Епископ при нём ожил, но этого светоча скрывать не хотел. Он считал счастьем, что Каллимах попал в Польшу, и не имел покоя, пока не рекомендовал его королю Казимиру.
Длугош занимался воспитанием старших сыновей. Грегор из Санока навязал Каллимаха к младшим, а кроме того, как советник, как посол по заграничным делам он был неоценим.
Становилось препятствием то, что итальянец по-польски знал едва столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду. И никогда говорить так и не научился, но зато хорошо понимал, что говорили. Король же ни итальянского, ни латинского языка не знал.
Однако не так легко было навязать его нашему пану, хотя королева, услышав о нём, очень пожелала с ним познакомиться. Поскольку Длугош также о нём знал, а относился к нему с подозрением по той причине, что он не только раньше выступал против апостольской столицы, но и теперь с радостью на неё роптал и рассказывал о ней что было самого чёрного.
Длугош боялся, как бы он не только не повлиял так на короля, чтобы он ещё больше попрал авторитет церкви, но и молодых королевичей в этих пагубных чувствах не воспитал и не вскормил ими.
Однако столько говорили о Каллимахе, о его чрезмерной учёности, хитрости, ловкости, разуме, красивых обычаях, элегантности, что в конце концов его пожелали хоть увидеть в Кракове.
Тогда итальянец поехал; епископ так его наделил, чтобы он мог выгодно представиться, что у него с лёгкостью получилось. Любая одежда превосходно на нём сидела, всякий костюм он умел так носить, что на нём выглядел иначе, чем на обычных людях. Шёл ли, сидел ли, или стоял, умел это так делать, что притягивал на себя взгляды. Итальянский костюм также в то время по всей Европе считался самым красивым.