Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait - стр. 54
А. Миллер. «Белая ночь». Рекламный плакат. 1937
Канули в Лету целые тезаурусы советской речи: «фабрика-кухня», «ломовик», «авоська», «сходить за провизией», «набрать мануфактуры на платье», «крепдешин», «маркизет», «креп-сатин», «бобрик», «шевиот», «драп-велюр», «керосиновая лавка»… Исчезли и сами эти лавки, где отвратительно пахло керосином, жестью и замазкой для окон, но зато дешево продавались всякие детские радости, вроде фаянсовых, люто раскрашенных черкесов, которых мне почему-то не хотели покупать.
Не помню, когда я первый раз попал в цирк, во всяком случае, наверное, раньше, чем в театр.
С моим диковинным пристрастием к второстепенным подробностям бытия, я запоминал детали несущественные, но странно и сильно меня волновавшие. Например, костюмы (нечто вроде ливрей) униформистов – служителей, которые убирали ковры, вносили реквизит, а главное, перед началом представления выходили из-за кулис и выстраивались в две шеренги вдоль короткого прохода, ведущего к арене. Эти костюмы бывали разными для каждой программы, и я гадал, какими они окажутся на этот раз. Хотелось, чтобы пышными, разноцветными с золотом. Однажды служители появились в коричневых с кремовым нарядах и вовсе без галунов – я сильно опечалился.
И запах лошадей, зверей, гортанное «ал-лэ!», оглушительное щелканье бича, блестящая, изящная и таинственная утварь на арене, соединявшая в себе техническое совершенство с театральным великолепием, бархатно-громовой голос шпрехшталмейстера (микрофонов тогда и в помине не было), ни с чем не сравнимый оркестр, который бывает только в цирке, и этот обморочный страх во время выступления гимнастов «под куполом цирка», стареющий напудренный Дуров на колеснице, запряженной собачками, целое отделение, поставленное по гоголевской «Ночи перед Рождеством», – Вакула и Черт бессмысленно бегали друг за другом по верхним ярусам… И «Рыжий» клоун, все спрашивавший: «А когда я буду петь?» – и казавшийся мне бесконечно остроумным ответ «Белого»: «Потом!» Этот номер я в амплуа Рыжего долго повторял дома, заставляя маму или тетку отвечать: «Потом», и страшно радовался.
Волшебное, до сих пор сладко-горькое воспоминание – театр. «Красная Шапочка» Шварца в ТЮЗе – еще, конечно, на Моховой, с незабываемым, до потолка, амфитеатром (я потом долго изображал милиционера: «Я стою, сторожу, за порядком я гляжу»), «Конек-Горбунок» в кукольном театре Деммени. Этот спектакль взволновал меня своей «волшебностью», блестящими парчовыми костюмами кукол на темном страшноватом фоне. Вообще золотое шитье мне очень нравилось, недаром я мечтал о «принцевском» костюме, о котором еще речь впереди. Разумеется, после «Конька-Горбунка» я пытался устроить кукольный театр. «Я» – значило, что мне устраивала его мама, – я был на редкость безруким, мама, напротив, умела все.