Воспоминания о С. Н. Рерихе. Сборник, посвященный 100-летию со дня рождения С. Н. Рериха - стр. 23
«Пройдет еще много лет, – писал он, – прежде чем всесторонне будет оценен вклад Николая Константиновича в сокровищницу культуры человечества и его глубокое провидение в будущее. Его книги заключают в себе самые замечательные мысли, объединяющие мечты и чаяния всех народов всех стран. Но все это еще дело будущего»[14]. И в этой оценке нет преувеличения. Действительно, и Николай Константинович, и вся семья Рерихов работали на Будущее, на будущую эволюцию, на те процессы, которые еще только формировались в глубинах Космоса, чтобы потом проявиться на орбите нового витка Космической эволюции.
Осмысливая общечеловеческое значение творчества отца, Святослав Николаевич отмечал одну его важную черту – тесную связь с Россией, подлинный его патриотизм и непреходящую любовь к Родине. Он не принимал мнения ряда русских художников и искусствоведов, особенно распространенного в 1980–1990-е годы, что русским художником можно считать Николая Константиновича только до поездки его в Индию. После этого он таковым не считался. Помню, в один из моих визитов в Бангалор Святослав Николаевич пригласил в загородное имение и там показал мне удивительные, прекрасные картины отца. Многих из них я еще не знала. Мы сидели в мастерской, и двое слуг бережно ставили на мольберт одну за другой картины Николая Константиновича, написанные в Индии. Мне до сих пор трудно забыть то потрясшее меня впечатление от этих произведений, их глубокой красоты, именно глубокой, – другого слова для нее не было, – от озаряющих красок, музыки света, которая звучала с каждого полотна.
– Ну как? – спросил Святослав Николаевич.
И я поняла, что и он находился, не знаю который раз, под волшебным воздействием этих полотен.
– У меня нет слов, – ответила я.
– Вы знаете, и у меня не было слов каждый раз, когда я видел новую картину Николая Константиновича. А кстати, – загадочно улыбаясь, спросил он, – смогли бы вы, не зная, чьей кисти принадлежат эти картины, определить национальность художника?
Вопрос был столь неожидан, что я не смогла сразу на него ответить. Мне и в голову не приходило искать в этих картинах какие-то признаки национальности их автора. Святослав Николаевич, видя мое затруднение, пояснил:
– Это важный вопрос, по крайней мере для меня. Можно ли это считать русской живописью?
– А как вы думаете? – спросила я.
Он как-то задумчиво посмотрел на меня и сказал:
– Конечно, можно.
– Почему? – спросила я.
– Давайте посидим еще перед этими картинами и ответим на этот вопрос.
Мы посидели, и через какое-то время я поняла, что передо мной действительно картины русского художника. Кроме своеобразия стиля и формы, от картин шла эманация, если можно так сказать, неощутимая, но вполне реальная. Определить эту эманацию своими словами я не смогла. Но вдруг на память пришел Пушкин – «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». И я сказала эти слова Святославу Николаевичу. И он как-то весь преобразился и, я бы сказала, засветился.