Воспитанник Шао. Том 2. Книга судеб - стр. 25
Но, заметив в зрачках злой отблеск, успокоился. Шумно ввалился в рядом стоящее кресло. Поправил отвисший живот и удобней усевшись, ехидно загнусавил:
– Это вы-то, короли? – противно захихикал, – вы реликтовые существа.
– Заткнись. Сам ты ящер доисторический. Много ты знаешь. Кроме, как языки вырывать, ничему не на учился.
Мюллер удовлетворенно посмотрел на шефа.
– Швенд, вас давит старческая немощь. Пейте теплое молоко.
– Ты что, старый висельник, лечить меня пришел? Наверное сдать решил, пока я еще не помер. – Старик как бы очнулся от летаргического сна и шалено уставился на дряблую рожу Мюллера, – что ты несешь, хрен собачий. Сам ты грыжа маразматическая.
– Ну вот, уже и обиделся. Всегда так. – Редкий плешивый ежик экс-гестаповца на голове вызывающе топорщился, раздражал. – Я живу, как я хочу. Поэтому не унываю. Не забиваю свои мозги, как ты, несъедобной дрянью. Короли, холопы. – Мюллер желтым ногтем постучал по подлокотнику кресла. – Надо пить молоко. Тогда не так мрачна жизнь. Мао, вон, прекрасно удовлетворяет себя на меню мозгами молоденьких обезьянок. Чем не эликсир для здоровья.
– Э-э. Чтоб ты сдох раньше меня. Трупы меньше вони испускают, чем ты. – Швенд гордо запрокинул голову. Двойной подбородок вытянулся, как перед награждением. – Мы были избранным народом. А евреев никто никогда не избирал. Но они проникают во все щели власти, как ядовитый газ.
Мюллер надоедливо шаркал палкой по полу, беззлобно посмеиваясь над словами старого партийного товарища.
– У вас не хватает ума выжидать. За год в дамки. Императоры. Августейшие.
– Да, жизнь коротка. Очень коротка. Столько всего хочется. И всего за одну богом проклятую жизнь. Потому и спешка. Ошибки. Роковые. Народу зря погубили.
– Ха-ха-ха! – Живот Мюллера заходил, как при родах. – Все вы наци старостью чокнутые. Скорцени тоже подобное начал брюзжать. Когда суд господень приближается, о народе слезно помышляете. Саркофаг деревянный что ли за дверью музыку поджидает?
– Ты мне мораль не суй, черный эсэсовец. Ты куда больше народу погубил.
Мюллер пренебрежительно косил в сторону совсем упавшего духом старика.
– Я выполнял ваши приказы, всех наших партийных бонзов. Я солдат. И не будь я Мюллером, вы меня точно также, как и прочую чернь, сожгли бы в лагере на том же огне, что и евреев.
– Слушай, не дави меня, а! Я и без тебя много о чем думаю. Чего приплелся? Говори и проваливай.
– Герр Швенд, вы начали писать?
– Какое тебе до меня дело, псина смердячая.
Старик противно сплюнул в камин.
– Заметно. В гнилую философию вдарился. Хочешь отмыться перед историей в своих мемуарах. Вряд ли получится. Мы вне закона. И это уже история. О тебе тоже немало сказано. Ты ничего не сможешь ни добавить, ни убавить.