Воспитание мальчиков - стр. 26
Возвращаясь к моей главной идее – на детях нельзя ставить штампов, клеймить их, программировать на ту или иную судьбу, подталкивать к правильным, с нашей точки зрения, поступкам, вроде приобретения профессии, нами вычисленной, – я хочу рассказать про Митю сегодняшнего. Про семью мальчика, которого в детстве никто не понимал. Во-первых, его не понимали идеологически, потому что он ставил взрослых в тупик простым вопросом: «Почему?» И многие после серии его «почему» вынуждены были разводить руками. Во-вторых, его не понимали вербально – Митя говорил очень быстро и невнятно. Не речь, а каша. Он всегда быстро думал, язык не успевал артикулировать, на выходе оказывалась сумятица звуков.
Не люблю примеров из личной жизни в производственной сфере. Это когда педиатр говорит родителям: «Моя дочь до трех лет пустышку сосала». Или сантехник заявляет: «У меня такой кран пять лет стоит». Дорогие господа! Ваш личный опыт меня интересует постольку поскольку. Для меня главное – научное или инженерное, апробированное и проверенное, решение проблемы. Профессиональное!
И все-таки один раз я привела высказывание Мити в качестве аргумента. Редакционное совещание в «Науке и жизни». От многомиллионных тиражей, от всеобщей славы и любви читателей мы скатились к тридцати тысячам тиража, который падает и падает. В киосках «Науку и жизнь» не найти, сплошь и рядом, узнав, где я работаю, спрашивают: «А разве журнал еще выходит?» Как же! Выходит, не изменившись за десятилетия ни в манере подачи материалов, ни в рубриках, ни в оформлении.
Наступив на горло своим принципам, я сказала на том совещании:
– Мой младший сын, студент МГУ, наш читатель по идее, замыслу и задаче. Я спрашиваю сына: «Почему ты не читаешь „Науку и жизнь“? Отвечает: „Вы пишете медленно, а я читаю быстро“.
Речь была не о скорочтении, хотя в свое время меня, читательницу многолетнюю и маниакальную, по-спортивному оставил позади младший сын. И когда мы сравнивали объем информации, усвоенный за единицу времени, меня отбрасывало еще дальше.
В «Науке и жизни» никогда не работали глупые, бесталанные или плохо образованные люди, или лентяи. Отбор в журнал был жесточайший. У тебя может быть семь, двадцать семь, триста двадцать семь пядей во лбу, но, если разведка донесла про твой склочный характер, никогда тебе не трудиться в «Науке и жизни». Поэтому наш коллектив состоял из не просто интересных людей, а исключительных, как в профессиональном смысле, так и в человеческом. А нашими авторами была элита российской науки, подвижники и настоящие ученые. Общение с ними – одна из самых больших удач моей жизни. Но средний возраст редакторов журнала перевалил за шестьдесят, и меняться, подстраиваться под стиль и формы усвоения знаний современными ребятами, вроде Мити и его друзей, большинство не могло, да и не хотело. «Наука и жизнь» выходит и сегодня, по-прежнему выполняя благородную задачу популяризации науки и знаний.