Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов - стр. 12

По дороге купили еще пива и выпили на посошок. Таким образом, Илья сел в электричку на Киевском часов в 8 вечера.

Часа через два Илья сошёл в Балабаново, в автобусе на Боровск он занял место рядом с мотором и заснул. Около полуночи он успел запрыгнуть в последний автобус, который отбывал с центральной городской площади в сторону деревни Крестьянка, где обитали дед и бабка…

***

Илья бывал у деда с бабкой в деревне только в дошкольном возрасте. В его памяти осталась река с каким-то кошачьим именем, небольшое взгорье со стороны русла и дедов дом – широкий, тёмный, низкий.

– Ты, сынок, так и иди вдоль Исьмы, – сказала ему какая-то женщина на автобусной остановке. – Темно уж больно, поди не ошибёшься. Там тропа надавлена широко, не замочишься.

И действительно, прошагав километра два в потёмках, – на это ушло ещё минут сорок – Илья, наконец, увидел и сразу узнал родовое имение.

Огород спускался от дома по откосу к реке и Илья, недолго думая, перемахнул через забор и пошёл напрямик. Света в доме не было. Ещё бы, подумал Илья, времени-то уж сколько. Часов у него не было. На чёрном небе светила луна, что и позволило сделать однозначный вывод – на дворе ночь. Где-то за домом залаяли собаки, и тут парнишка сообразил, что и здесь, у дома, его может поджидать зубастый ночной сторож. Невольно он пригнулся и припустил в обход забора.

Дед Павел почувствовал неладное, еще когда Илья только двинулся от реки к дому. Уж больно подозрительно вдруг все разом завыли и забрехали собаки.

Деревня стояла на отшибе от больших дорог, но наличие рядом излучины Исьмы делало её довольно популярной среди рыбаков, охотников и туристов – байдарочников.

Место было замечательное, и эта замечательность среднерусской природы наблюдалась именно со стороны дедова дома. Потому на берегу реки, сразу за забором внизу огорода, часто определялась ватага весёлых и крикливых мужчин и женщин, жаривших шашлыки, играющих в волейбол. Громкая музыка лилась из приёмников, пробивая серные пробки деда, и сводила его с ума. Бабка Матрёна только вздыхала и тайком передавала нежданным гостям то молочка, то хлебушка, а то и самогонку.

По этому поводу у них с дедом был постоянный разлад, что обоим сильно не нравилось – всё-таки прожили вместе, Бог знает, сколько лет – но, что бабка не считала зазорным, а наоборот добрым и, что греха таить, прибыльным делом, дед категорически воспринимал как отказ от классовой борьбы и падение нравов.

В войну дед был смершистом, таковым и остался на всю жизнь. Проработав после войны в Боровске в районном отделе ОГПУ и уйдя на пенсию в 60 лет, он продолжал проверять и перепроверять всех, с кем жил рядом, выявляя явных и потенциальных врагов советской власти, а случайных прибрежных постояльцев вообще готов был отстреливать по одному или всех разом и топить в реке.