Восьмерка (сборник) - стр. 27

Лыков тут же зарядил ему, я даже не заметил, какой рукой снизу. Сначала буцевский пацанчик не падал, и я только спустя секунду догадался почему: он держался за воротник. Лыков тихо разжал его пальцы, и только тогда буцевский безмолвно опал наземь.

Тем временем Грех далеким броском замечательно длинной руки выбил искру из надбровья водилы. Охнувший водила, клюнув раненой головой, попытался, явно ничего уже не соображая, идти в отмах, но Грех натурально скосил его таким же длинным и размашистым ударом ноги.

Все это случилось так быстро, что когда третий собрался драться – он сам уже понял, как неудачно остался один с четверыми наедине.

Встав в боевую стойку, третий никак не мог выбрать, кого ему первым делом победить – Лыкова или Греха – я стоял чуть дальше, а Шорох как сидел возле кошек, так и сидел.

– Да ладно, хорош, – сказал ему Шорох, даже не поднимаясь, и только чуть задрав голову. – Постой спокойно, сейчас Буц придет – разрулит незадачу.

Третий послушался и опустил руки, но дышал при этом так, словно только вынырнул из-под воды.

– Лучше даже сядь, а то фонарь загораживаешь, – попросил его Шорох.

Кошки у ног Шороха прекратили делать любовь, но не расстались, а просто недвижимо пристыли, выжидая.

– Вы с Северного района? – спросил третий буцевский, оглядывая нас. – Вы в курсе, что вы мир нарушили, парни? У Севрайона с Буцем мир, вы же знаете.

– Сядь, говорю, – попросил его Шорох еще раз, уже с неприязнью.

Тот, подождав секунду, сел спиной к стене.

Грех тут же, вроде как по делу проходя мимо, резко и с огромным замахом зарядил ему тяжелым ботинком прямо в зубы. Раздался отвратительный хруст – будто обломили подсохший, но крепкий сук.

– За своих надо заступаться! – посоветовал ему Грех, наклонив над упавшим свое туловище, доведенное, кстати говоря, железом и турником до некоторого уже, на мой вкус, безобразия.

Упавший делал резкие движения всем телом – так изгибается только что отвалившийся хвост у ящерицы. Поначалу парень явно был не в силах пожаловаться на свое самочувствие, но потом вдруг тошным голосом взвыл.

Даже представить было трудно, что у него там творилась с зубами и какой вкус плескался на языке.

Я вспомнил того утреннего, забывшего половину согласных, что пытался опознать меня в буцевской машине, – и пришел к выводу, что его губ тоже коснулся Грех.

От воя раненого в рот влюбленные кошары наконец разлучились и сорвались каждая в свою сторону.

Шорох огорченно вздохнул.

Грех присел возле водилы и, порывшись, извлек у него из кармана большой и неопрятный, как грязный лапоть, мобильный.