Восьмая жена Синей Бороды - стр. 7
Вилма почтительно кивнула, медленно спустилась и, оказавшись рядом с Энни, жестом велела следовать за ней.
Позади Энни слышала цоканье когтей страшного пса.
В кухне Вилма поставила на стол медный таз, плеснула туда воды, рядом положила полотенце и отошла в сторону, наблюдая, как Энни старательно оттирает грязь с ладошек.
Энни вытерла лицо и руки пахнущим луговыми травами полотенцем. Убрав его от лица, она увидела, что Вилма исчезла. Но она вскоре появилась с щеткой в руках и принялась чистить платье гостьи.
Энни вспомнилась Ханна. Как бы ни ругала она девочку, выдергивая репей из ее волос, как бы ни былинарочито грубы ее движения, от нее веяло добротой и теплом. От этой женщины, несмотря на ее аккуратность и осторожность, сквозило холодом, а во взгляде ее застыла пустота.
Энни попыталась разговорить ее, но она молчала.
Закончив с платьем и фартуком девочки, Вилма достала из ледника пирог и отрезала девочке щедрый кусок. Затем налила ей кружку молока с вечерней дойки.
Сама от себя не ожидая, Энни накинулась на еду. Все-таки за весь день во рту не успело побывать ни крошки.
Энни вздрогнула, когда в ее ногу что-то ткнулось. Это был Хок. Глаза чудовища смотрели на нее жалобно, и Энни отломала кусок пирога и положила на ладонь, зажмурившись, чтобы не видеть, как Хок отгрызет ее руку. Но Хок бережно взял кусочек с ее ладони, проглотил, а потом благодарно облизал ее пальцы.
После того, как пирог исчез с тарелки, а молоко было выпито до последней капли, Вилма забрала пустую посуду и поманила Энни за собой в приемную залу. Энни озиралась по сторонам, разглядывая роскошные гобелены со сценами охоты, искусные пейзажи в богатых резных рамах, тяжелые бархатные занавеси с золотистыми кистями, скрывающие ниши. Такого богатства в их поместье не было. Ее отец создавал окружение добротными, но простыми вещами.
Хозяин замка сидел в глубоком кресле у камина. Второе кресло было свободно. На него он и указал:
— Присаживайся, Грета.
Энни несмело села на самый краешек сидения, боясь запачкать своим платьем бархатную обивку. Возле ног девочки тут же плюхнулся Хок.
— Эх ты, предатель, — шутя пожурил его Дезмонд. — Раньше с ним такого не случалось.
Энни молчала, комкая край передника. В отблесках пламени герцог казался ей по-птичьи хищным, пугал ее.
— Твое лицо кого мне напоминает, — отхлебнув из бокала, украшенного драгоценными камнями, задумчиво произнес он. — Чья ты дочь?
— Кухарки Ханны, — пролепетала Энни.- Батюшку своего никогда не видела.
Уши ее тут же загорелись от стыда. Она не любила врать. Но не потому, что считала, что это плохо, а потому что ее лицо сразу выдавало ее. Но она понадеялась, что в полутьме ее собеседник ничего не заметит.