Восхождение - стр. 4
Оживилась и еврейская улица. В больших городах открылись общества еврейской культуры, распахнулись двери синагог, и ручейки финансовой помощи из зарубежных фондов и агентств потекли в широко раскрытые карманы энергичных заправил. В возрождённых из долгого небытия еврейских театрах и студиях ставились пьесы Шолом-Алейхема, Бабеля и Эрдмана. На спектакли московского театра «Шалом» валили валом, и на них невозможно было достать билеты. Проявление национальной принадлежности перестало быть подспудным и неприличным. Еврейская тема быстро вошла в моду, став одним из свободных проявлений новой реальности.
Но коротка радужная пора весны, и, как подобает быть в природе, беспощадный летний зной иссушил некогда казавшиеся сильными изумрудно-зелёные стебли. Они пожухли и завяли, лишь некоторые из них продолжали цвести и плодоносить, поливаемые и окучиваемые умелой рукой садовника. И чем дольше это продолжалось, тем больше крепло ощущение безысходности и крушения надежд.
Дружно расцветшие кооперативы, обогатившие на первых порах своих работников, распадались. Предприятия, оставшиеся без значительного финансирования министерств, хирели, свёртывали производство, объявляли о банкротстве и закрывались. В стране появилась безработица. Трудовой народ ответил волной забастовок, которые с трудом удалось усмирить обещаниями грядущих перемен, временной материальной поддержкой и заменой прежнего руководства всплывшими на гребне борьбы новыми, ещё не скомпрометировавшими себя лидерами. Государственная поддержка науки, культуры и образования на фоне экономического кризиса существенно снижается. Множество научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро прекращают существование, и талантливые учёные уезжают заграницу или становятся бизнесменами.
Хмель первых перестроечных лет сошёл и на еврейской улице, сменившись более свойственной этому племени трезвостью головы и древней неспешной мудростью. Разочарование в горбачёвских реформах, в надеждах на устройство жизни в умеренно национальных традициях, на рассвет свободного и многообразного предпринимательства, к которому испокон веков тяготел прагматичный еврейский разум, заставило задуматься и переосмыслить новую хаотичную действительность. Вспомнили о непреходящей, затаившейся на время опасности Чернобыля, о заражённых радиацией почве, воздухе, воде и продуктах, задумались о судьбе детей и внуков, и в еврейских домах снова, как и пятнадцать лет назад, заговорили и заспорили об отъезде.
4
Поветрие это коснулось своим вездесущим движением и семью Ильи Зиновьевича. Вначале изредка, а потом всё чаще за ужином или чтением свежих газет поднимался традиционный еврейский вопрос: брать или не брать зонтик. Брат Ильи уже лет двенадцать как проживал в Нью-Йорке, в Бронксе вместе с женой Цилей и двумя их дочерьми. Письма от него приходили нечасто, обычно вместе с поздравлениями в канун героических праздников советского народа и отличались образцовой лаконичностью и бессодержательностью.