Вошь на гребешке - стр. 40
– Но ведь они, ушедшие, и есть люди, – снова шепнула Черна, ощущая, как по спине бежит холодок. – Для кого же чистить мир?
– А я кто, по-твоему? Я коренной, а сухостой да труха пусть вымывается да в перегной уходит, в дальний, окраинный. Выбрала корзину?
Черна кивнула, плотнее сжимая ворох веток и понимая с растущим недоумением: пусто, легко… Не далась в ладони вожделенная болотная кровь!
– Ковать не зазорно и сильным, и коренным, – плоская линия губ рудника треснула улыбкой. – Но кровью мира из него же вырезать жизнь – не моги, если чуешь в себе силу. Клинок он – что? Он костыль для хромых и искушение для слабых. Твой друг хромает?
Черна почувствовала, что тонет в омуте недосказанностей. Желая вырваться, она глубоко, судорожно кивнула, а когда подняла голову, рудник уже шагал прочь. Под ноги ему даже в тихую хрустальную восьмицу ложились гладкие корни, а низкие кряжистые сучья виновато поджимали побеги, торя родичу удобную тропу. Словно этого мало, из-за ствола высунул длинную морду дикий буг, улыбнулся всей пастью, неумело ластясь. Со снежно-белых клыков капала слюна, бурая шкура, расчерченная заметными лишь в ярком свете дня полосами и крапинами более темного тона, терлась о кору, а мигом позже уже о руку рудника. Буг выбрался в редкую тень опушки весь, вытянулся в данные ему, могучему, полные три людских роста от носа и до основания пушистого хвоста с острыми костяными кромками. Буг припал к траве, урча и заискивающе подергивая хвостом. Рудник, кряхтя, влез на спину, сел боком, прижмурился и вроде бы задремал: его везли домой…
– Принято думать, что дикий лес опасен и… и все такое, – хрипло прошептал Белёк, не веря глазам. – Что же я видел? Как же так?
– Давно знаю: мы, в стенах живущие, и есть дикари, – Черна фыркнула, отвернулась от леса и уставилась на корзинку, прижатую к груди приятеля. – Хоть кус-то велик? Не то выкую пшик. Вдруг да аккурат сегодня я научусь завидовать? Вроде самое время, мечты мои насквозь проржавели. Ну-ка дай гляну, что ты хапнул.
– Я?
Белек уронил гнездо, пискнул, поджав ушибленные пальцы левой ноги и закачался, стоя на больной правой. Пришлось Черне хватать приятеля за шиворот и поддерживать.
Лишь отдышавшись и освободив руки, лишь нащупав ушибленной ногой почву, Белёк осознал и тяжесть корзины, и свое везение, и непостижимый поворот судьбы, и брезгливый приговор рудника: клинок дается никчемным… Черна влепила приятелю увесистую оплеуху, обозвала пустоголовым. Велела с извинениями поднять драгоценное железо и более не ронять, выказывая ужасающее неуважение к крови мира. Сама она уже мчалась по торжищу, рыча на встречных, без разбора отгребая с пути всех подряд и разыскивая старшего сына покойного угольщика. Полученную из рук болотного человека руду важно до заката согреть и размягчить, перелить в новую форму. Только так свершится полная работа по живой стали! Только так: покуда она помнит волю отдавшего дар – и удачу принявшего. А для толковой ковки требуется свежий летний уголь, выжженный из корней здешнего леса, родного для Белька.