Воровской излом - стр. 16
Борис плавал в призрачном бульоне бессознания. Тело, спеленатое коконом одеяла, погруженное в теплую и безопасную утробу, не давало разуму шансов на проявление. Бормотание Муравьева доносилось до него словно через толстый слой ваты, почти не оставляя после себя следов.
– …Я ведь Берлин брал, Боря… Против нас вышел гитлерюгенд. Дети… совсем мальцы. В больших шинелях, со штурмовыми винтовками и гранатами в руках… Они бросались под танки, стреляли нам в спину. И тогда я увидел, как озверели наши солдаты, Боря. Стальные люди, прошедшие половину Европы, выжившие в страшных боях и потерявшие родных и близких, они до конца держались, жалели этих детей… Но они не жалели нас. Накачанные до макушки ненавистью, они стреляли в упор… В опустивших оружие солдат. И тогда что-то приключилось с людьми. Я видел, как наш комвзвода, добрейшей души человек, Опанас Стоценко, штыком проколол двух подростков, раз за разом вонзая его в уже мертвые тела… Он тоже перестал быть человеком, Боря… Война отнимает разум… у всех…
Борис наконец уснул. Ему снился странный вокзал, наполненный разнообразным людом. В тесноте стояли и страшно молчали советские солдаты, подростки в немецкой форме, легионеры Рима, кочевники в островерхих шапках, индейцы Северной Америки и русские воины Александра Невского.
Вся эта разнообразная толпа пристально смотрела на Бориса, который барахтался в многочисленных простынях, обвивавших его тело. Вдруг в полнейшей тишине возник слабый звук – тонкий звон колокольчика. Такой беззащитный и нелепый в этой плотной и агрессивной тишине.
В многоголовом и многоглазом монолите возникла трещина. Люди, оглядываясь и опуская головы, расступались, пропуская кого-то, приближающегося из дальнего конца зала.
Борис перестал трепыхаться и напряг зрение. К звону колокольчика присоединилось цоканье копыт – по образовавшемуся проходу к нему приближался всадник. Усталый серый ослик нес средних лет мужчину, одетого в балахон.
Борис с изумлением рассматривал гостя. Короткая густая черная бородка закрывала пол-лица, открывая неожиданно пронзительные карие глаза. Смуглая кожа лица, обветренных рук и тощих щиколоток, торчащих из-под балахона, резко оттенялась белоснежным сиянием ткани.
Ослик без видимого указания всадника остановился, не доходя до Бориса считаных шагов, и со вздохом опустил голову. Человек требовательно и сурово, но так же молча смотрел в глаза Борису. А тот не мог отвести взгляд от кровавых отметин на кистях и стопах человека.
Осознание приходило медленно, так же как он поднимал свои глаза. Это же…