Воровской дозор - стр. 36
– Да, – ответил Потап.
– Значит, из наших… Детдом куда хуже тюрьмы, сам через него прошел. Хату на Курской ты подломил?
– Я, – признался Феоктистов.
– Хорошо сработал. Чисто… Далеко пойдешь.
– Откуда вы про хату знаете?
– Неважно, я много о чем знаю. У меня к тебе будет просьба… Да ты не напрягайся, – усмехнулся Елисеич.
– Что за просьба?
– К человеку одному нужно будет наведаться, сделаешь?
– Хорошо.
– Вот и славно, – с некоторым облегчением отозвался вор. – Поедешь на Николаевскую, три, назовешь свое имя. Тебя там встретят. Все понял?
– Да.
Согласившись, Феоктистов совершенно не подозревал, что крохотная просьба перекроит всю его жизнь.
Елисеич не обманул, в тот же день он отправил по «дороге» маляву. Прошитая неоднократно вдоль и поперек суровыми толстыми нитками, она выпорхнула из зарешеченного окна «хаты» свободным голубем и направилась вдоль кирпичной кладки в свой путь, избежав случайного прочтения, пока не отыскала предназначенного адресата. А еще через два дня двери камеры распахнулись, и надзиратель, с бледно-голубыми глазами и бесцветным голосом, распорядился:
– Феоктистов, на выход… С вещами.
Дальше и вовсе последовали протокольные формальности, в которых, как и было оговорено, Потап открещивался от всего. И если бы у него в тот момент спросили бы: «Родился ли он на свет?» – даже эту истину он поставил бы под сомнение.
– Распишись, – наконец произнес начальник оперативной части, майор лет сорока пяти.
Потап аккуратно вывел в конце листка угловатую закорючку.
Майор, будто бы довольный сложившимся раскладом, аккуратно сложил листки в стопку и произнес:
– Все, теперь вы свободны!
В скорое освобождение отчего-то не верилось. Наверняка какая-нибудь иезуитская шутка: вот сейчас опер раздвинет губы в бестолковой улыбке и расхохочется над его глуповатой физиономией. Но лицо «кума» оставалось невозмутимым, как у древнеегипетского сфинкса. Даже бровь не дрогнула.
– Дежурный! – голосистыми раскатами сокрушил майор тесную комнату. И когда в помещение вошел краснощекий молодой сержант, весело распорядился: – Проводи его! Пусть вытряхивается.
Потопали в обратную дорогу по узким ярко освещенным коридорам, за которыми по обе стороны находились металлические двери, выкрашенные в черный цвет, откуда глуховато прорывались чьи-то возбужденные голоса, а из камеры, что размещалась поближе к выходу, нервно зазвучал мужской смех. Так радоваться может только сумасшедший. Скорее всего, так оно и было в действительности.
Последняя преграда – дверь, сваренная из профилей и толстых листов металла, – была преодолена, задребезжала позади оброненной жестью, и Феоктистов оказался на воле. Постоял секунду, соображая, в какую сторону двигаться далее, а потом пошел прямо на липовый аромат, нещадно защекотавший ноздри. Оказывается, воля имеет массу запахов, о которых прежде он даже не подозревал.