Ворон и радуга. Книга 4 - стр. 108
Смешно. И горько. Оба искали любовь. Но искали совсем не там, где её можно было обрести.
Он всегда приезжал с подарками и щедро подкидывал денег, но точно знал, что Риланн не поэтому ждёт и с лёгкостью примет даже с пустыми руками. Вышло так, что стали они друг другу странным утешением и поддержкой.
Риланн его ждала, всегда ждала, Эл это чувствовал. Но при этом не питала напрасных надежд.
И за это он тоже был ей благодарен. И из-за этого тоже невыносимо мучила совесть.
А ещё было стыдно перед Вириян. Хотя она ведь сама его оттолкнула. И сама ещё тогда, после его возвращения с Севера, заявила, что не будет возражать против связей на стороне.
Вот ей не нужна была любовь. Его любовь, во всяком случае, точно не нужна.
Вириян не пускала его не в постель, она не пускала его в свою душу. И это было намного обиднее, чем запрет на прикосновения к собственной жене.
Вириян нуждалась в заботе, поддержке, защите, помощи. А уж этим Эливерт с излишком одаривал и её, и Граю. А, стало быть, повода испытывать угрызения совести перед женой, вроде как, и не было.
Повода не было, но угрызения были.
А ещё ему было совестно перед Настей. За притворные «дружеские» улыбки и тайные ненасытные взгляды, за желания, выжигающие душу, на которые он не имел права.
Подло и стыдно желать женщину своего друга. Ведь, как ни крути, проклятый рыцарь давно стал другом и соратником.
Их пути теперь пересекались не так часто. Несколько раз Рыжая с Кайлом приезжали в Сальвар. Но чаще он сам находил повод отправиться в столицу. Поводы были смешные, надуманные, но Эл ничего с собой не мог поделать.
Время от времени душа, изъеденная этой мучительной, больной любовью и гибельной тоской, начинала шептать навязчиво: «Просто увидеть, только увидеть, ну, пожалуйста! Ты же ничего не сделаешь, не скажешь, не испортишь! Она даже не поймет и не заметит. Просто увидеть! Ворон, ну… Невыносимо, невыносимо без неё!».
Сон пропадал, мысли о Рыжей сводили с ума, она начинала ему мерещиться повсюду…
И Эл ехал в Кирлиэс. И всякий раз, оказавшись рядом, Ворон умело играл роль «старого доброго друга».
Но внутри-то всё переворачивалось – от ревности, от горечи, от почти непреодолимого желания коснуться, прижать к себе, снова вдохнуть сводящий с ума запах кожи, согреть сердце теплом её тела, хоть на один миг почувствовать земляничный вкус её губ.
Особенно невыносимым это становилось, когда он вдруг улавливал в Дэини что-то такое, сродни глубокой печали, чему пока не находил объяснения.
Она никогда не жаловалась. Да, собственно, на что ей жаловаться? В отличие от Эла она замуж вышла за любимого и желанного. И всё у них чудесно. Вот разве что детишек Мать Мира не посылает. Может, в этом и есть причина этой грусти, которую она прячет так тщательно?