Воображая город. Введение в теорию концептуализации - стр. 33

Будем откровенны, модель Гидденса выглядит куда менее убедительной, чем модель Бурдьё. Какое бы отвращение современный теоретик ни испытывал к образу всепроникающих социальных структур – упорядочивающих практики, объективирующихся в телах и территориях, увязывающих габитусы и габитаты, – представить себе абстрактных индивидов, разбросанных в гомогенном пространстве как монеты на шахматной доске, ему еще сложнее. Но Гидденс делает важный теоретический ход: снимает с первой орбиты концептуализации «социальное пространство» и переносит акцент на «практики». (Еще радикальнее поступят в решении этой задачи исследователи-этнометодологи.)

Столкновения, которые мы наблюдали на границе Бурдьёполиса и Гидденсграда, – лишь один из примеров реконцептуализации. Два языка описания (в действительности – куда больше) борются за право «схватить» (grasp), различить, описать и объяснить феномен городской сегрегации. Но в зависимости от того, будет ли городская сегрегация понята как непреднамеренный эффект преднамеренных действий или как результат объективации в физическом пространстве социальных дистинкций, мы получим две совершенно различные городские сегрегации. Единственное, что их объединяет – внимание к практическим действиям конкретных городских агентов.

Любопытно, что идея «города в действии» – центральная и для Бурдьёполиса, и для Гидденсграда – вовсе не является само собой разумеющейся, очевидной и неоспоримой. Как и любая концептуализация, она контингентна. И тем не менее именно она всегда составляла основную альтернативу другой социологической модели мышления – концептуализации города как пространства социальных связей, – кристаллизовавшейся в теории сообществ. О том, что принесла с собой идея сообщества в городские исследования, мы поговорим в следующей главе. А пока коротко обозначим собственные аксиоматические допущения.