Волоколамское шоссе - стр. 23
– Еще километр?
– А как же быть, товарищ Момыш-Улы? Посоветуйте.
Панфилов сказал это без малейшей иронии и вместе с табуреткой придвинулся ко мне, как всегда, очень живо, словно я, старший лейтенант, мог действительно что-то посоветовать генералу.
– Как же быть? – повторил он. – Ведь у нас ниточка, порвать ее не трудно. Ну, порвет где-нибудь… А дальше?
Он с любопытством посмотрел на меня, ожидая ответа. Я молчал.
– Вот из-за этого-то «дальше» я и снимаю роты. Неосторожно?
Он спросил меня, словно это сказал я, но я слушал, не раскрывая рта.
– Сейчас, товарищ Момыш-Улы, нельзя быть осторожным. Сейчас надо быть… – он лукаво прищурился, – трижды осторожным. Тогда, думаю, мы сможем на этой полосе до Волоколамска его с месяц поманежить.
– До Волоколамска? Отступать, товарищ генерал?
– Думаю, сидеть на месте не придется, а действовать так, чтобы, где бы он ни прорвался, везде перед ним были наши войска. Вы меня поняли?
– Да, товарищ генерал, но…
– Говорите, говорите. Что вас еще смущает? Бойцы побаиваются немца, да?
– Да, товарищ генерал.
Стараясь быть кратким, я стал докладывать. Впрочем, здесь не вполне подходит это слово. Панфилов умел слушать столь живо, что казалось – говоришь что-то очень для него существенное, что-то очень умное. Я сам не заметил, как стал не докладывать, а рассказывать, рассказывать так, как видел и чувствовал.
Когда я умолк, Панфилов некоторое время думал.
– Да, товарищ Момыш-Улы, – произнес он наконец, – сейчас нам ничто другое не страшно. Только это страшно.
Он встал, подошел к самовару, налил в чайник кипятку, вновь поставил на конфорку и вернулся.
Не садясь, он склонился над разрисованным листом и опять, как при первом взгляде, сказал:
– Закупорились крепко.
Это, однако, не звучало одобрением.
– Что-то очень сперто. Не мало ли вы тут оставили проходов? – Взяв карандаш, он указал на минные поля. – Не заперли ли вы, товарищ Момыш-Улы, самих себя?
– Но ведь это впереди, товарищ генерал, – удивленно сказал я.
– То-то и оно, что впереди. Не шевельнешься, тесно.
Подумалось: «Тесно? У меня на семи километрах тесно? Что он говорит?»
Не нажимая, Панфилов тонкими штрихами пометил несколько проходов в минных заграждениях. Я все еще не понимал – зачем? А Панфилов легкими касаниями простого черного карандаша – иных он не любил – перечеркнул красивый оттиск нашей оборонительной линии и наметил стрелку, устремленную вперед, в расположение немцев.
Я не мог сообразить, чего он хочет. Чтобы мы пошли в наступление, чтобы атаковали скапливающуюся немецкую армию? И это после того, как он сообщил, что снимает роту, что батальону предстоит растянуться еще на километр-полтора? После того как говорил, что теперь надо быть трижды расчетливым и трижды осторожным? После того как произнес: «до Волоколамска»? И что это – приказ? Но разве так приказывают?