Вологодское разорение - стр. 18

Начали с западной стены, что выходила на Верхний посад. Тут городские стены были деревянными. Перед ними располагался широкий и довольно глубокий ров, заполненный водой. Единственные проезжие ворота вели на Верхний посад, других путей войти в город конному отряду с этой стороны не было. На воротах скучали стражники.

– Здорово, православные! – крикнул им воевода Долгоруков. – Как служба?

– Служба не дружба, задаром не бывает, – отвечали ему караульные. – Как платят, так и служим.

– Молодцы, – крикнул им Долгоруков, – жалованье даем без задержки, но и службу вам править тоже с радением великим надлежит.

– Порадеем, государь-воевода.

Проверяющие поехали вдоль внутренних стен дальше, против солнца.

– Сколько всего в городе стрельцов? – спросил Долгоруков князя Одоевского.

– Около двух сотен, если всех купно счесть, но на охране в городе едва ли полусотня будет, остальные кто где.

– Полусотня при таких стенах – это сила, – уверенно сказал Долгоруков. – В Сергиевой лавре, когда мы в осаде сидели, против каждого приходилось до пяти ляхов, и стрельцов среди осадных сидельцев едва ли четверть была, остальные – монахи и пришлый люд. Но раз приперло, взялись за оружие все, кто мог и не мог, и выстояли.

– Сказывают, в осаде вы с голоду крыс ели? – спросил князь Одоевский.

– Это ляхи слухи пускали. До крыс не дошло, а вот собак и кошек в Лавре, почитай, не осталось. Не могу сказать, что видел, как ели похлебку из кота-мяуки, но могло быть и такое: голод не тетка.

– Так и до человечины недолго? – осторожно предположил Одоевский.

– Ляхи поэтому на приступ и не ходили – боялись, что изловят их монахи, освежуют и сварят в чане, – озорно усмехнувшись, ответил Долгоруков.

Свита захохотала.

За два часа воеводы осмотрели все городские укрепления. Долгоруков остался доволен: стены крепки, с налету не взять, а в осаде малыми силами и подавно. Вся опасность от нападения – тем, кто живет на посадах. Нет им защиты от врага. Но так было во всех городах: и в Москве, и в Смоленске, и в Калуге – посады гибли всегда, но, как правило, быстро отстраивались.

После обеда Долгоруков судил грабителя Гришку Мокрого. Суд был скорый и правый, воевода повелел взыскать на Мокром рубль за украденное и рубль за обиду. За грабеж Мокрого заточили в острог, надев на шею деревянную колоду. В таком виде он должен был сидеть, пока не покроет пострадавшей бабе убытки. И еще воевода велел выпороть Гришку кнутом – так, чтобы впредь неповадно было грабить.

– Крут новой-то воевода! – одобрительно шептались в городе. – И поделом, нечего его, татя, жалеть: сегодня на бабу напал, завтра топор или, еще того хуже, меч возьмет и на большую дорогу пойдет. А тут, глядишь, и побоится: в другой-то раз с таковым судьей не сносить ему головы.