Волки у дверей - стр. 25
– Теперь ты останешься со своим папой, ладно? – сказал он, присев на корточки перед малышом. – Здесь будет хорошо, а я скоро приеду тебя проведать, обещаю…
– Ладно, – проговорил Джош, прижимая к себе плюшевого кролика.
– Ты уж… это… приглядывай за кроликом, теперь он твой. Потом, я узнал, что у тебя есть маленькая сестренка, понимаешь? Она вот-вот будет, и ты станешь ей старшим братом!
Тут Джош кинулся в его объятия. Дуэйн, немного смутившись, какое-то время прижимал малыша к себе, силясь совладать с волнением, потом поцеловал его в лобик, поднялся, пожал Самьюэлу руку и направился к двери.
Не смея оглянуться.
И каждый шаг в сторону от дома отдавался в его теле, как удар кинжала.
Дуэйн сел за руль и, лишь когда тронулся, заметил, что Самьюэл стоит на крыльце с Джошем на руках, и они оба машут ему на прощание. Он тоже им помахал – Самьюэл скрылся в доме вместе с сынишкой.
С Джошем, которого он, быть может, больше никогда не увидит. С Джошем, который со временем все забудет… и его забудет.
Но таков уж порядок вещей. Он и не надеялся, что может быть по-другому.
Поначалу Дуэйн ехал, куда глаза глядят, потом выбрался из Чикаго, держа на восток. Но сворачивать на ту же дорогу, по которой он приехал, ему не хотелось, как не хотелось и поворачивать в другую сторону – до поры до времени.
Пока он ехал по 88-й дороге, мало-помалу стемнело. Вокруг повсюду простирались бескрайние равнины Иллинойса. В сумеречном небе тучи собирались в огромные сгустки, похожие на громадные, подернутые сажей клочья хлопка. Дуэйн включил радио и стал слушать новости, следя за уходящей вдаль лентой дороги.
И что теперь? Что делать? Уехав из Нью-Йорка, Дуэйн на самом деле и не думал о будущем – когда в одно прекрасное мгновение он снова останется один-одинешенек. Он успокаивал себя тем, что у него хватит денег, чтобы продержаться какое-то время и подождать, пока вокруг отца Джоша все не уляжется. Но он, как ни крути, все равно не мог вечно колесить по дорогам, хотя самая мысль о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк, вызывала у него тошноту; и не только потому, что его могли обвинить в похищении ребенка и снова отправить в тюрьму, – он надеялся, что все обвинения с него непременно снимут, если отец Джоша сдержит слово, – а потому, что ему претило возвращаться в свою ужасную, беспросветно мрачную жизнь, в квартирку в Куинсе, где он коротал большую часть времени, замкнувшись в четырех стенах и все больше опасаясь высунуть нос наружу; в эту самую жизнь, которая неумолимо шла под откос сквозь кромешную тьму, не считая редких просветов, отчего он приходил в полное отчаяние, подобно тому, как отчаивается пловец, вынырнувший на поверхность после долгого пребывания под водой и вынужденный нырять снова.