Волк среди теней - стр. 22
– Мне кажется, ты не понимаешь опасности. Я больше не человек, а ходячий кисет, набитый обменными монетами для всякого, кто решит нажиться на мне. Даже сейчас три человека в холмах собираются с духом, чтобы наброситься на меня.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – сказала она.
Он протянул руку и ласково погладил ее по щеке.
– Хочу я только того, чего хочешь ты, но я знаю, что будет.
С этими словами он оставил ее, направился к комнате Эрика и постучал. Мальчик не ответил, и он снова постучал.
– Ну?
– Это Йон Шэнноу. Можно мне войти?
Молчание. А затем:
– Ну, хорошо.
Эрик лежал на кровати лицом к двери. Он поднял глаза и увидел на Шэнноу рубашку своего отца. Раньше он этого как-то не заметил.
– Можно мне сесть, Эрик?
– Можете делать все, что захотите. Как я вам помешаю? – сказал мальчик с горечью.
Шэнноу придвинул стул к кровати и повернул его спинкой вперед.
– Хочешь поговорить об этом, Эрик?
– О чем об этом?
– Не знаю, Эрик. Я знаю только, что ты мучаешься. Хочешь поговорить о своем отце? О Флетчере? Обо мне?
– По-моему, мама хотела бы, чтобы меня тут не было, – сказал Эрик, садясь и обхватывая колени руками. – Тогда она могла бы проводить с вами все время.
– Она мне этого не говорила.
– Вы не нравитесь мистеру Берри. И мне тоже.
– Иногда я не нравлюсь самому себе, – сказал Шэнноу. – И тогда я принадлежу к большинству.
– Все было хорошо, пока вы не приехали, – сказал Эрик, закусил губу и отвел глаза, удерживая слезы. – Нам с мамой жилось отлично. Она спала здесь, и я не видел страшных снов. И мистер Флетчер был мне друг, и все было отлично.
– Я скоро уеду, – негромко сказал Шэнноу, и правда собственных слов была для него, как удар обухом. Вода в пруду успокаивается, рябь исчезает, и все возвращается к тому, что было.
– Как прежде, уже не будет, – сказал Эрик, и Шэнноу не возразил ему.
– Ты очень разумен, Эрик. Жизнь изменяется – и не всегда к лучшему. То, как человек справляется с этим, показывает, какой он закалки. Я думаю, ты справишься. Потому что ты сильный – сильнее, чем тебе кажется.
– Но я не сумею помешать им отобрать наш дом.
– Да.
– И мистер Флетчер заставит маму жить с ним?
– Да, – ответил Шэнноу, сглатывая и отгоняя от себя страшные образы.
– Я думаю, вам лучше погодить с отъездом, мистер Шэнноу.
– Пожалуй, что так. Было бы очень хорошо, если бы мы стали друзьями, Эрик.
– Я не хочу быть вашим другом.
– Почему?
– Потому что вы отняли у меня мою маму, и теперь я совсем один.
– Ты не один, хотя мне и не удастся убедить тебя в этом, несмотря но то, что одиночество я знаю, вероятно, больше, чем кто-либо в мире. У меня никогда не было друга, Эрик. Когда я был в твоем возрасте, моего отца и мать убили. Некоторое время меня растил наш сосед, Клод Вурроу. Потом и его убили, и с тех пор я всегда один. Я никому не нравлюсь. Я – Иерусалимец, Тень, Губитель разбойников. Где бы я ни был, меня будут ненавидеть и преследовать… или же использовать те, кто «лучше». Вот что такое одиночество, Эрик, – сидеть с испуганным ребенком и не уметь воззвать к нему, убедить даже его. Вот что значит одиночество. Когда я умру, Эрик, никто не будет меня оплакивать. Будто я и не жил вовсе. Понравится тебе быть таким одиноким, мальчик?