Волхвы (сборник) - стр. 57
Захарьев-Овинов прошел обширную залу, где с белых лоснящихся стен глядели старинные, по большей части искаженные неумелой кистью лики родовых портретов, прошел еще несколько комнат, откуда так и веяло на него следами недавно прерванной и чуждой ему жизни, и постучался у запертой двери.
– Кто там? – расслышал он изнутри.
– Это я, батюшка.
– Войди.
Он вошел, и его взгляд остановился на старике, погруженном в огромное, обложенное подушками кресло. У старика было изможденное, желтое, как старый воск, лицо, с почти потухшими глазами, с чертами, уже, очевидно, сильно измененными жизнью и страданиями, но все же не лишенными большой привлекательности. Почти вся правая сторона тела старика была парализована. Нога совсем не действовала, рука с трудом поднималась. Несмотря на то что в комнате было жарко, почти душно, старик кутался в меховой халат.
– Здравствуй, сын, – произнес он слабым голосом, кладя на стол книгу, читанную им перед тем.
Сын подошел, наклонился и приложил свои губы к холодной, старческой руке отца.
– Я полагал, что ты уже давно вернулся, – заговорил старик, – и посылал за тобою. Ведь ты сказал мне, что съездишь только к Потемкину. Где же ты был все время?
– Я и был только у Потемкина и теперь прямо от него…
– И то правда, я чаю, у него народу видимо-невидимо, не доберешься до его новозданной светлости…
– Сегодня у него ни души…
– Так ты что же – все время с ним беседовал? – как-то недоверчиво спросил старый князь.
– Да, все время.
Отец поднял на сына свои потухающие глаза и долго глядел на него с неопределенным выражением. Несколько минут продолжалось молчание. Наконец старик прервал его.
– Если тебе тяжело со мною, уйди, оставь меня, – сказал он, и голос его задрожал, и в этом голосе послышался вздох.
Сын придвинул себе кресло и сел рядом с отцом. Его спокойное и холодное лицо осталось неизменным, хотя он понял и взгляд отца, и вздох его.
– Батюшка, – произнес он, – мне нисколько не тяжело с вами, тяжело не мне, а вам, и я очень бы желал снять с вас эту тягость.
– Так сними же ее с меня! – и глубокое страдание изобразилось на старом лице князя. – С тех пор как ты со мною, мы еще ни разу не оставались долго наедине… не было времени. Знаю я это… но сегодня я приказал никого не принимать… я хотел бы говорить с тобою и объяснить тебе многое… Да, сними с меня тягость… дай мне почувствовать, что меж нами нет никаких средостений… что ты прощаешь мне свое прошлое.
– Батюшка, мне нечего прощать вам… я благодарен вам за все…
– Нет, не то это, не то! – внезапно оживляясь, забывая свою слабость, свои страдания, воскликнул старый князь. – Это слова, я слышу их, но не чувствую…