Волхв - стр. 78
– Во время Второй мировой их вставляли разведчикам, как нашим, так и вражеским, на случай провала.
Положил один зуб на блюдце, расплющил стаканчиком; оболочка оказалась хрупкой, как у шоколадки с ликером. Но пахла бесцветная жидкость едко и пугающе, пахла горьким миндалем. Он поспешно отнес блюдце в глубь террасы; вновь склонился к столу.
– Пилюли с ядом?
– Именно. Синильная кислота.
Поднял кость и показал мне все шесть граней.
Я улыбнулся:
– Хотите, чтоб я бросил?
– Предлагаю пережить целую войну за единый миг.
– А если я откажусь?
– Подумайте. Минутой позже вы сможете сказать: я рисковал жизнью. Я играл со смертью и выиграл. Удивительное чувство. Коли уцелеешь.
– Труп мой не доставит вам лишних хлопот? – Я все еще улыбался, но уже не так широко.
– Никаких. Я легко докажу, что это самоубийство.
Его взгляд пронизал меня, словно острога – рыбину.
Будь он кем-то другим, я не сомневался бы, что со мной блефуют; но то был именно он, и помимо воли меня охватила паника.
– Русская рулетка.
– Нет, верней. Они убивают за несколько секунд.
– Я не хочу.
– Значит, вы трус, мой друг. – Не спуская с меня глаз, откинулся назад.
– Мне казалось, храбрецов вы считаете болванами.
– Потому что они упорно бросают кость еще и еще. Но молодой человек, который не в состоянии рискнуть единожды, – болван и трус одновременно.
– Моим предшественникам вы тоже это предлагали?
– Джон Леверье не был ни болваном, ни трусом. Даже Митфорд избежал этого второго недостатка.
И я сломался. Бред, но как уронить достоинство? Я потянулся к стаканчику.
– Подождите. – Наклонившись, он схватил меня за руку, потом пододвинул ко мне один из зубов. – Я за пшик не играю. Поклянитесь, что, если выпадет шестерка, вы разгрызете пилюлю. – Ни тени иронии на лице. Мне захотелось сглотнуть.
– Клянусь.
– Всем самым святым.
Я помедлил, пожал плечами и произнес:
– Всем самым святым.
Он протянул мне кость, я положил ее в стаканчик. Быстро тряхнул, кинул кость. Та покатилась по скатерти, ударилась о медное основание лампы, отскочила, покачалась, легла.
Шестерка.
Не шевелясь, Кончис наблюдал за мной. Я сразу понял, что никогда, никогда не разгрызу пилюлю. Я боялся поднять глаза. Прошло, наверное, секунд пятнадцать. Я улыбнулся, посмотрел на него и покачал головой.
Он опять протянул руку, не отрывая глаз, взял со стола зуб, положил в рот, надкусил, проглотил жидкость. Я покраснел. Глядя на меня, протянул руку, положил кость в стаканчик, бросил. Шестерка. Снова бросил. И снова шестерка. Он выплюнул оболочку зуба.
– Вы сейчас приняли то решение, которое принял я сорок лет назад, в то утро в Нефшапели. Вы поступили так, как поступил бы всякий разумный человек. Поздравляю.