Волхв - стр. 108
Он вскинул голову, что в Греции означает «нет». Чуть ли не робко взглянул на дверь спальни; это напомнило мне мой первый визит. Я обернулся – никого.
Он заговорил:
– Догадываетесь, кто сейчас появится?
– В воскресенье ночью я не знал, можно ли к вам войти.
– Вам можно делать все, что заблагорассудится.
– Только не задавать вопросов?
– Только не задавать вопросов. – Слабая улыбка. – Вы прочли мою брошюрку?
– Нет еще.
– Прочтите внимательно.
– Конечно. В самом скором времени.
– И тогда завтра вечером проведем эксперимент.
– Полетим на другую планету? – спросил я, не сдержав сарказма.
– Да. Вон туда. – Звездная россыпь. – И еще дальше.
Он перевел взгляд на черные хребты западных гор, точно дальние светила будут для нас всего лишь перевалом.
– Там, наверху, говорят по-английски или по-гречески? – рискнул пошутить я.
Секунд пятнадцать он молчал; не улыбался.
– На языке чувств.
– Не слишком точный язык.
– Наоборот. Самый точный. Для тех, кто его изучит. – Повернулся ко мне. – Точность, о которой вы толкуете, важна в научных исследованиях. И совсем не важна…
Но я так и не узнал, где она не важна.
Знакомая легкая походка, шаги по гравию, приближающиеся со стороны берега. Кончис быстро взглянул на меня.
– Ни о чем не спрашивайте. Это самое главное.
Я улыбнулся:
– Как вам будет угодно.
– Ведите себя с ней как с больной амнезией.
– К сожалению, я никогда не общался с больными амнезией.
– Она живет сегодняшним днем. И не помнит о прошлом – у нее нет прошлого. Если вы спросите о прошлом, она только расстроится. Она очень ранима. И больше не станет встречаться с вами.
Мне нравится ваш спектакль, хотелось мне сказать, я не испорчу его. Но вместо этого я произнес:
– Хоть и не понимаю зачем, начинаю догадываться как.
Покачал головой:
– Вы начинаете догадываться зачем. А не как.
Он вперился в меня, подчеркивая каждое слово; потом повернул голову к двери. Я тоже обернулся.
Теперь меня осенило, что лампу поставили за моей спиной, чтобы осветить ее появление; и появление удалось ошеломляюще.
Она была одета, должно быть, по светской моде 1915 года: темно-синяя шелковая вечерняя шаль поверх легкого, цвета слоновой кости с отливом, платья, сужавшегося книзу и доходившего до середины икр. Тесный подол заставлял семенить, что прибавляло ей грациозности; приближаясь, она покачивалась, робея и спеша одновременно. Волосы подобраны кверху в стиле ампир. Она не переставая улыбалась Кончису, но с холодным любопытством взглянула, как я поднимаюсь со стула. Кончис был уже на ногах. Она казалась до того ухоженной, подтянутой и уверенной в себе – даже чуть заметная пугливость рассчитана до мелочей, – словно только что выпорхнула из ателье Диора. Во всяком случае, так я и подумал: профессиональная манекенщица. А потом: старый прохиндей.