Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - стр. 87

Наступила тревожная тишина. Усов потянулся к пустому стакану. Но стакан перехватила Уля и сказала:

– Давай уж, Гриша!

– Говорить?

– Выкладывайте уж! – в тон хозяйке произнес и Аким Морев.

– А по загривку не схвачу? – Усов расхохотался. – У нас в колхозе старичок живет. Ефимыч. Мудрый. Редко бывает в правлении, но если придет, то сядет за стол и долго смотрит мне в глаза. Спрошу: «Ты что, Ефимыч?» Отвечает: «Сказать хочу». – «Говори». – «А не схлопочу по загривку?» И скажет. Всегда хорошее для колхоза.

– Этого даже в шутку выставлять здесь не положено, – хмурясь, проговорил Астафьев.

– Так вот, самая страшная эта штука, когда меня оскорбляют в моем труде, – ответил Усов, – заставляют работать там, где растаскивают, пропивают результат моего труда. Лучше уйду отсюда. Куда? В город. Там мои братья, рабочие, с которыми мы плечом к плечу защищали советскую власть на фронте. Они помогут мне. А мне паспорт не выдают… Кто? Гаранины. Ах, так? Уйду без паспорта… Оврагами, глухими тропами.

«Так вон о чем говорил мне по дороге Астафьев: оскорбляем людей в самом главном – в труде!» – мысленно воскликнул Аким Морев.

А Усов в эту минуту резко изменил тон и – в упор к секретарю обкома:

– Аким Петрович, скажите не кривя душой, если бы систему трудодня перенести на фабрику, долго бы продержалась эта фабрика? Рабочему, к примеру, надо за квартиру платить, а ему на заводе выдают вместо рубля трудодень. Ведь не примет банк за квартиру трудодень! И магазин не примет. И базар не примет. Так как же рабочему быть? Не развалилось бы в таком случае производство?