Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - стр. 83

– Колдую, – ответил человек. – Аль по-другому: нормальное перевожу в головоломку. А! Иван Яковлевич! – узнав Астафьева, воскликнул он. – Через очки-то и не распознал вас.

– Здравствуйте, Терентий Ильич, – подавая руку, проговорил Астафьев. – В самом деле, что вы тут колдуете? Секретарю обкома, товарищу Мореву, интересно.

Терентий Ильич, заместитель предколхоза, снял очки, дыхнул на стеклышко, протер его рукавом рубашки и посмотрел в лицо Акима Морева.

– Вон вы какой, Аким Петрович. Слух среди нас: нашу руку держите? Правильно. – И ткнул карандашом в бумагу, исписанную цифрами. – Головоломкой занимаюсь. Я так думаю, собери всех бухгалтеров Москвы, и те закружатся до одурения. Рубль – ясно. Трудодень – туман. Так вот ясное положено перевести в туман, то есть рубль в трудодень.

– Ничего не понимаю, – недоуменно глядя на Астафьева, произнес Аким Морев.

А Астафьев в этот миг подумал: «Все равно теперь все откроется… но лучше не здесь», – и, деланно смеясь, проговорил:

– Шутит он. Терентий Ильич у нас любит пошутить. Пойдемте к Усову.

– Хороша шуточка: целые дни за столом торчу, аж голова гудит, как паровоз! – вдогонку им прокричал заместитель председателя.

На улице Аким Морев и Астафьев переглянулись. Аким Морев глянул на Астафьева со скрытым подозрением: «А что, Усов-то твой не закладывает?» Астафьев же посмотрел на секретаря обкома со скрытым страхом: «А и в самом деле скверно: все на работе, а председатель дома». Но через какую-то минуту Астафьев махнул рукой, как бы говоря: «А, была не была», – и предложил:

– Пошли!

Шатровый домик Усова красовался на красной стороне улицы и был так разукрашен резьбой, что посмотришь на нее, и глаза разбегаются: тут один рисунок, там другой, а вот здесь вроде висят широкие кружева. Ворота крепкие и тоже украшены резьбой, окрашены, как и весь дом, в голубой цвет.

– Ничего себе, а, живет Усов-то? – подозрительно усмехаясь, произнес секретарь обкома.

– Что же? Очень хорошо. Не лицемерит, а показывает пример, – уверенно произнес Астафьев, хотя все еще боялся, что они застанут председателя за каким-нибудь личным делом или, что хуже, спящего. Поэтому, войдя во двор, он закричал:

– Эй! Хозяин! Принимай гостей!

На его зов из-под сарайчика выглянул Усов, пряча за спину правую руку. И походил он в это время на борца: крепкий, с желтовато-медным отливом кожи. Улыбнувшись во все лицо, он взмахнул правой рукой, в которой блеснул окровавленный нож.

– Иван Яковлевич! А кто там за тобой? О! Аким Петрович! Вот гости, так гости! Да я сейчас управлюсь. Глядите-ка, жирен, стервец. Боровок, – и Усов пошлепал ножом по задку боровка, продолжая без всякого смущения: – Скоро сын из вуза на каникулы вернется. Уля, моя жена, и сказала: «Коли. Виктору костюм надо шить». Ну, я и чиркнул боровка. А вечером некогда: собрание колхозников у нас и мой доклад… Уля! – неожиданно громогласно позвал он. Когда на крылечке появилась женщина с густыми черными бровями, перетянутая в талии, и черными острыми глазами окинула прибывших, Усов добавил: – Уля! Гости к нам. Давай их свежей свининкой угостим. Хорошие гости!..