Волчья ягода - стр. 38
Голуба и его хозяин ждали Аксинью у ворот. Строганов забрал узелок, развязал, переворошил косточки, точно знахарка могла украсть пару обглодков для тайных дел. Голуба ободряюще кивнул Аксинье: мол, хозяин доволен.
напевал слуга, не смея торопить хозяина.
Степан замешкался, словно хотел что-то сказать Аксинье, но передумал. Запрыгнул на белого жеребца куда медленнее, чем Голуба, – мешала искалеченная рука.
Голуба помахал на прощание рукой, его хозяин не потрудился обернуться. Она стояла и глядела им вслед, словно не было иного дела. Поднялся ветер, он взметнул сухие листья, зашуршал в ветвях. Скоро воспоминание о гостях развеялось в погрустневшем лесу.
Аксинья поставила в печь второй противень с пирогами – Строганов съел все, приготовленное для дочки. Оставил лишь пару румяных корок: богатей, он не знал голода и бед, не клевал петух его в темечко. Ступал – словно царь по своим владениям: мужики – кланяйтесь, бабы – снедь выкладывайте да юбки задирайте. Она распаляла в себе злость, подкидывала дрова в печной зев.
Аксинья сгребла со стола гору огрызков, открыла было дверь – крикнуть пса. Пусть животина порадуется белому хлебу.
Передумала: привыкла за смутные годы беречь каждую крошку. Налила кваса, откусила, прожевала, опять откусила. На глазах выступили злые слезы.
Вечером Аксинья забрала дочь, поблагодарила Таисию, долго слушала журчавший ручеек Нютиных речей, накормила и успокоила небольшое свое хозяйство: кур-несушек и пса, – уложила непоседу-дочь.
– Тошке их кикимора подбросила? Таську и Гаврюшку? А, матушка?
Нютка требовала ответа, стучала пяткой по лавке, супила брови.
– Доченька, лапушка моя, ты о чем?
– Тошка сегодня как крикнет на Таисию, как стукнет кулаком! Мы с Гошкой испугались.
– Во всякой семье ссоры бывают.
– Он будто змей ненавидит. А Таська – гадюка, и он раздавить ее хочет.
– Нюта, не придумывай страстей на ночь. Опять будешь кричать во сне.
– Не змея, не змея, – шептала дочка и скоро затихла.
Мать над постелью ее просила Сусанну Соленскую о милости для неспокойного дитяти. Губы говорили одно, а внутри билось другое. И билось оно с такой настойчивой громкостью, что заглушило благодатные слова молитвы.
Девять лет назад закрыла дверь и позволила Строганову вытворять с ее плотью все, что пожелает сластолюбец. Девять лет назад ее муж Григорий наказал прелюбодея. И наказал себя.
Девять долгих лет Строганов не появлялся на ее пороге. В годину страшного голода он смилостивился – отправил своих слуг с мешками, полными снеди. С той поры приезд Голубы стал обычным делом: он привозил зерно, солонину, иногда мешочек с монетами.