Волчий яр - стр. 4
Между тем многие рабочие были ужасно недовольны своим положением, но опасаясь потерять престижное место, задвигали свои требования куда подальше. Росло всеобщее недовольство, которое рано или поздно обещало вылиться в грандиозную стачку.
Без четверти шесть Филипп уже подходил к проходной. За опоздание администрация могла наложить штраф, который ему был ни к чему. Каждый раз, когда Бабенко попадал на территорию завода, он думал о беднягах машинистах и смазчиках паровых машин, которые обязаны были приходить на час раньше и уходить на ½ часа позже остальных. Получается, эти несчастные вынуждены работать «по-старому» – почти по 14 часов в сутки, – тогда как нынче закон предусматривает лишь 11 ½ часов. Однако заказов у завода было много, поэтому на норму выработки здесь имели обыкновение закрывать глаза, как, впрочем, и на иных русских предприятиях.
Последние полгода в своем токарном цеху Филипп занимался тем, что снимал горизонтальный облой с чугунных рафинадных форм. К работе этой он приноровился не сразу, а потому сперва часто получал замечания и штрафы за брак от строгих чешских мастеровых. Злость на самого себя и на мастеровых привела к тому, что снимать облой Бабенко научился едва ли не лучше всех в цеху. Товарищи завидовали его умению и признавали его бесспорное лидерство. При этом многие из них получали на три-пять рублей больше, тогда как Филиппу повышать зарплату никто не спешил. Это его, конечно, расстраивало, но не угнетало.
Встретив в цеху товарищей, Бабенко повеселел и с охотой взялся за работу. Что ни говори, а работу свою Филипп исполнял добросовестно и качественно и даже успел ее полюбить.
За обедом ему в руки попала любопытная листовка, взывавшая к социалистической справедливости. Филипп готов был подписаться под каждым ее предложением, под каждым словом. Такие запрещенные прокламации с этого года особенно часто проносили в цеха. После питерского «кровавого воскресенья» революционное подполье активизировалось в разы, сторонников социал-демократической партии резко прибавилось. Симпатизировал им и Бабенко.
Товарищи по цеху это замечали и постепенно, планомерно начали подготавливать почву, завлекать правдолюбивого токаря в свой «кружок». В ту вторую октябрьскую субботу рокового 1905 года к Филиппу впервые вышли с предложением вступить в Партию. «Мы бачимо, Пилип, що ты вжэ созрив встать з нами в один ряд в боротьби супротив цей гидры» – сказали они ему.
Бабенко сперва растерялся, сконфузился, как барышня на первом свидании, наконец, поборов смущение, просиял, улыбнулся во весь рот, бодро кивнул и энергично пожал протянутую ему грубую и шершавую рабочую руку. Эс-дэки по-дружески похлопали его по плечу и поздравили с верным выбором, но при этом сообщили, что его кандидатура должна будет пройти утверждение всеми членами. На резонное замечание Бабенки, почему его позвали в Партию без одобрения всех членов, ему ответили, что действительные члены должны сперва на него поглядеть и поговорить с ним. Филиппа попросили подготовить к завтрашнему дню небольшую речь, в которой он коротко поведает о себе, своей семье и своем быту, а также расскажет собравшимся, почему он решил влиться в Партию. Токарь согласился, хотя и понимал, что оратор из него никудышный и что приготовить речь ему будет крайне тяжело. Затем ему велели завтра к четырем часам пополудни явиться без опозданий к воротам Старообрядческого кладбища в Лукьяновке. С собою никого не брать, дома о своем визите никому не болтать. «Жинка меня не пустит, не дознавшись куда иду», – заметил встревоженный Бабенко. Врать жене он не хотел, да и не умел. Он убежденно полагал, что горькая правда всегда лучше сладкой лжи. Товарищи сочувственно вздохнули и посоветовали поставить жену в известность, но только чтобы была нема как рыба. Иначе, не ровен час, разнюхают «фараоны». На том и сошлись.