Вокзал мёртвых душ. Том 3. Ветер с севера - стр. 6
Сложно судить о том, насколько меняется человек, когда он постоянно находится рядом. Жозефина находилась рядом почти всегда. Даже если Рон уезжал в одиночку — а делать это становилось всё тяжелей, и ему каждый раз приходилось убеждать себя, что Жозефина не просто его придаток, но и человек, которому нужна собственная жизнь — даже в этих случаях он то и дело заглядывал в телефон, не столько, чтобы проверить, сколько просто чтобы убедиться — Жозефина есть. Она никуда не делась.
Иногда Рон ловил на лице Жозефины, глядящей в собственный телефон, такую же улыбку, и тогда в груди разливалось незнакомое тепло. Он улыбался в ответ, уверенный в том, что Жозефина видит его, и долго пытался разглядеть на любимом лице те неуловимые детали, которые не могла передать камера — слегка порозовевшие щёки, свет в глазах, особые оттенки улыбки, которые могли предназначаться только ему.
Теперь уже Жозефина не казалась ему обычной, как в самую первую встречу. Рон много раз искал в других лицах отдельные её чёрточки — тонкие крылья носа, губы с уголками, чуть загнутыми вниз — и каждый раз видел, что всё это не то. Скорее уж все остальные были обыкновенными серыми тенями, но только не эта девушка, случайно попавшая к нему в руки и застрявшая в его объятьях навсегда.
Сложно судить о том, как меняется человек, когда он постоянно находится рядом, и всё же сейчас, глядя на Жозефину, Рон с удивлением понимал, что та выросла. Вряд ли девушка могла стать выше ростом, чем была в двадцать два — нет, Жозефине явно не грозило догнать в росте Батлера, да и просто превысить средние показатели — и всё же что-то поменялось в ней. Это что-то уже не позволяло Батлеру называть её девочкой или просто шептать в приступе нежности её короткое имя, до сих пор, как он знал, дозволенное только сестре — Жози.
Жозефина стала взрослее и решительнее. Она больше не впадала в меланхолию при первых признаках проблем и вообще на многое не обращала внимания. Рон не знал, нравится ли ему эта перемена. В Жозефине оставалось всё меньше той трогательной слабости, которая пробуждала в Батлере желание укутать её одеялом и загородить собой от всего мира. Жозефина всё ещё был чувственной, но совсем не в том смысле, что раньше — теперь в её чувственности было больше откровенного желания, а взгляд явственно говорил о том, что Жозефина всё для себя решила и знает, чего хочет. Решать за неё в самом деле становилось всё труднее, потому что порой она просто сообщала о своих планах как о состоявшемся факте — раньше, чем Батлер успевал получить информацию от секретарей.