Воин грозного князя. Сказ об Илье Муромце и Соловье-разбойнике - стр. 37
Ничего не было прекраснее сражений. И таким чужим он показался мужикам, которые ничего кроме труда тяжкого своей жизни не знали никогда. Зато Илья, все это слышавший, такой любовью к отцу проникся, что и сам он в тот же день ушел бы в дружину, если бы мог идти.
Но с того дня только одна мечта в душе его оставалась. Птицей ли быстрой, рыбой ли шустрой, волком ли серым, но хотел он пробраться в Киев, и участвовать и в пиру княжеском, и в сражении бранном. Он точно знал, что будет везде первым, по-другому и не мыслил себя в те минуты.
Хотя в те минуты такие мечтания казались ему настоящей насмешкой. Если нормальных парней назад отправили, то его только на руках носить можно – никому он там не нужен и никогда не понадобится. Его и двор княжеский подметать не возьмут, не то, чтобы сражаться с врагами земли русской, да с князем пировать.
Такого отчаяния никогда прежде не было в душе ребенка. Не хотел и не мог он больше оставаться в крестьянском доме и из окна смотреть на то, что в этом мире творится, и слушать чужие рассказы не хотел, зная, что самому ему ничего сделать не суждено.
Он понимал, что оставался обузой для тех, кто души в нем не чаял.
Илья с того дня перестал совсем улыбаться, и не мог никто разогнать печали его, все сильнее душу оплетавшие.
Правда, он знал, что никогда не выйдет в поле и не будет однообразно и изнурительно пахать и сеять, но и это было слабым утешением для добра молодца. Не согнется он до земли, от труда такого. Сам не станет прахом на этой земле, не успев в небеса на звезды взглянуть.
– Он не сможет мне быть помощником на поле, – думал с обидой Иван, – ладно, пока сил хватает, а когда стану я стар да немощен, что делать тогда? Тогда всем придется помереть от голода.
И снова с мольбой он обратился к небесам и богам своим, и к единственному своему князю Ярополку, другого не знал, и знать не хотел воин.
– Я вырастил его, – говорил он, – разве не должен и ты о нем хоть немного позаботиться, пусть встанет парень на ноги, помоги сыну своему, о княже.
Молчанием ответили ему небеса. Но он знал, что рано или поздно получит от них ответ.
Но дни тянулись за днями, и бывали они длинными, особенно зимой. И вера таяла, как первый снег, казалось, что не стоит ждать каких-то перемен. Словно медведь в берлоге своей, оставался на всю зиму дома Илья, и только сквозь малое оконце, да изредка открываемую на улицу дверь, смотрел он на этот мир, белый и однообразный. И все там было одинаково серо и скучно.
И только в банные дни появлялось хоть какое-то разнообразие. Какие-то странные духи и истории мерещились ему в хорошо натопленном сумраке бани, и вглядывался он в мерцание огня, в те причудливые фигуры, которые пар перед глазами его вырисовывал. От раскаленных кирпичей, когда на него брызгали водой, поднимался пар, разные картины рисоваться стали. И весь мир становился таинственным и странным.