Военная история казачества - стр. 44
Под Казань пошли казаки такие, какими их считали в Москве, – служилые люди. И тогда же было заложено противоречие, сопутствующее казакам всю историю. На Москве казаков понимали и принимали, как войско. Казаки же считали себя народом. Войско – вооруженные силы составляли хоть и значительную, но все же часть казаков. Понятия «народ», в современном значении, тогда, не существовало. Было понятие «язык», когда народ отождествлялся с языком, на котором говорил, и понятие веры. То есть если человек говорил по-русски и был православным, то он считался русским. Хотя сам о себе он мог думать, совершенно, по-другому. Кстати, у него мог быть и другой родной язык, которым он не пользовался в Москве. А могло и не быть, но все равно он был представителем иного этноса, как, например, запорожцы, которые даже считали себя русскими, но от великороссов и даже от своих ближайших родственников донских казаков уже сильно отличались.
О том, что Московская орда, пошедшая под Казань не единственная, какая считалась казачьей, свидетельствует сообщение, что туда же из междуречья Дона и Волги пришли казаки донские и сильно помогли московскому великому князю во взятии волжской твердыни. По преданию, именно они готовили подкопы под стены, поскольку умели обращаться с порохом, что тогда еще для московского военного искусства было в новинку.
«Когда донцы сведали, что московский царь Иван Васильевич ведет уже семь лет с татарами войну и желал от них взять Казань, то, в рассуждении держимой с ним веры греческого исповедания, вознамерились во взятии оного города помочь его величеству. Сего для помянутый атаман послал от себя некоторую часть казаков своих к устью реки Дон; и велел тамо настрелявши довольное число птиц баб:. коих там находилось весьма множественно, привезть великое количество перьев их. Сими перьями убрал он поверх одежды с головы и до ног войско свое, и так пышно, что каждый человек представлялся превеличайшим страшилищем. Он вооружил их всех военною сбруею, как то: копьями, ружьями, саблями, луками и стрелами и прочим, кто что имел. и повел их под Казань на помощь царю Ивану Васильевичу. Приведчи ж, приноровя в самую ночь, стал, не доходя города, неподалеку стана царского, раскладя в обозе своем огни, по осеннему и морозному времени для обогревания казаков своих, а более для того, чтоб увидело их войско московское. Они. видевши чудовищ таких, коих огнь наипаче еще увеличивал и умножал число их. тотчас доложили об оном царю. Коль скоро ж и царь и сам увидел, то немедленно послал к ним опросить боярина своего, что за люди, откуда и зачем пришли или куда идут. Боярин, исполняя повеление, шел к ним. и что ближе подходил, тем страшнее они казались ему и так, наконец. их убоялся, что принужден был, не только расспроса, неже доходя до них, со страхом возвратиться назад. Царь, разгневавшись, тотчас ему ж итить велел и с тем точно, чтоб неотменно дойти к ним, изведать и расспросить их. Сия посылка боярину весьма важна была: он. идучи к ним. что ближе подходил, тем страшнее чудовищи оны представлялись, и хотя достиг уже до них так, что можно было с ними и говорить, но, видя страшилищ сих, был как полумертв и едва в силах был спросить, что «люди они или привидение». Они громогласно вскричали ему, что «люди они, да и русские вольные, пришедшие с Дону царю Московскому помогать взять Казань и за дом Пресвятыя Богородицы все свои головы положить». Боярин обрадовался, видя и слыша, что люди, поспешнее возвратился назад, нежели до них мог дойти. Он донес об оном царю, который тотчас во утрене ж послал к ним за то великие дары, но чудовищи те того не приняли, а одарили сами богатыми кожами звериными. Притом просили, чтоб царь повелел им взять Казань, что и позволено. Донцы, не упуская времени, на другой же день. подняв святые иконы и навеся на пики свои от баб (пеликанов прим БюАюптиц крылья, пошли к городу Казани, каковой строй их в походе представлялся великим лесом, покрытым снегом, и приблизившись к Казанке речке».