Внучка берендеева. Второй семестр - стр. 49
Не понимаю только, зачем они мне эту историю рассказали?
Не ради ж того, чтоб сказкою занять.
А спроси – не ответят.
Но я б спросила, да не успела. С протяжным скрипом отворилася дверь…
Глава 8. Внове о тайнах великих и малых
Кирей не вошел – ввалился, и рухнул бы, когда б не Егор, плечо подставивший.
– Если вздумаешь помирать, – любезнейше предупредил царевич, – то давай в другом месте…
– Может, мне тут нравится. – Кирей на плече повис, и, мне почудилося, сделал это с преогромною радостью. А что, плечи у Егора широки, на такие не одного азарина повесить можно.
И сам он невысок, но кряжист, что твой дубок.
– Мало ли чего кому нравится… – пробурчал Егор. – Ты помрешь, а нам убирать…
Выглядел Кирей… да краше в гроб кладут. Коса растрепалася. Сам белый, но как-то неровно белый, с желтоватыми пятнами. Глаза запали. И с лица схуд, будто месяц его недокармливали. Идет еле-еле, больше по полу ногами шкребает, чем идет.
А пахнет от него… дымом пахнет.
Гарью.
Рубаха в подпалинах.
На шкуре ожоги россыпью.
– Эк тебя угораздило. – Еська с другой стороны зашел, приобнял азарина любя, да так, что Кирей зашипел.
– Аккуратней!
– Эт тебе надо было аккуратней, а у нас, уж извини, как выйдет… за целительницами послать?
– Нет.
– Зря… тебя исцелять многие готовы… Зося, не подмогнешь жениху.
– А…
– А ты молчи, болезный… развели тут. Один калечней другого… смотреть противно… – Еська помог Кирею сесть и, опустившись на корточки, принялся сапоги стягивать. – Зославушка… отдаю его в твои заботливые руки.
И подмигнул так, мол, не теряйся.
Кирей застонал и, на кровать рухнувши, веки смежил, за что и получил от Еремы затрещину.
– Не прикидывайся. Сумел нагадить, сумей и ответить…
– Я тебя ненавижу.
– Ага… взаимно, харя азарская. – Сказано сие было без злобы, скорее уж по привычке. – А ты, Зослава, не стесняйся. Ежели чего – поможем… подержим там…
Кирей вздохнул.
И левый глаз приоткрывши, на меня уставился.
– Живая…
– Живая, – подтвердила я. Поживей прочих буду. Вона, и звон в голове стих, и силушка в руках появилась, и любопытствие ожило.
– Здоровая… а я, Зославушка, помру, верно…
И застонал жалостливо-жалостливо. Когда б воистину помирающих людей не видывала, поверила б, что вот-вот отойдет, болезный. Сердце ажно сочувствием наполнилося.
Я Кирейку за руку и взяла.
– Больно?
– Ой, больно… моченьки нет терпеть.
Ерема фыркнул.
Еська захихикал… Евстигней подошел ближе, уставился на Кирея превнимательно, будто прикидывая, как его половчей запечатлеть. И представилася мне стена поминальная с Киреевой портретою в полный рост. Стоит он, горделивый, глаза пучит, и в каждой руке – по раку.