Внешняя беговая - стр. 3

Ко всему прочему, он не утратил надежды попробовать на склоне дней начать новую жизнь. «Нет, ну а что?! Дочку пристроил, вон гляди, как от счастья вся прямо светится. Не смотри, что вот-вот сороковник отпразднует. Внук вот еще, не сегодня, так завтра приведет невестку в дом, опять же» – рассуждал он про себя, глядя на счастливые лица дочери и зятя. Всех вроде пристроил. У старших внучек, что живут в Санкт-Петербурге, тоже все в порядке, как рассказывает тёща, с которой он периодически общается по телефону, несмотря на разрыв с ее дочерью. Самое время подумать и о себе, и о не радужных перспективах маячившей на горизонте одинокой старости. А ведь ему еще далековато до состояния развалины. Былая мужская сила все еще давала о себе иногда знать, и тогда он ворочался до утра в своей постели, будто искал чего-то, но не находил. В эти томительные часы до утра он неложно чувствовал, что еще может удовлетворить невзыскательные потребности женщины средних лет. И сам себя ловил на мысли о той мимолетной встрече с буфетчицей из столовой в Ясенево. «Сама ведь намекнула. За язык-то никто ее не тянул. Значит и я, невзирая на свой возраст еще способен привлечь к себе внимание симпатичной женщины» – перебирал свои мысли Афанасьев, как монах четки, перед тем как забыться в коротком предутреннем сне. Уверенности в этом ему добавило знакомство с личным делом этой самой Вероники, что так растревожила его сердце.

После удачно сложившейся поездки в Белоруссию у него наконец-то нашлось время, чтобы внимательней ознакомиться с подноготной общепитовской прелестницы. За пару дней до свадьбы дочери он решил все-таки прочитать заветное содержимое ящика своего письменного стола. Личное дело состояло из двух папок. В первой хранилась информация биографического свойства с глубоким анализом психологического портрета лица, которым так внезапно заинтересовались спецслужбы. А во второй папке находился отчет о повседневной жизни наблюдаемого объекта со всеми контактами, перемещениями и прочими составляющими обыденного существования. Когда несколько дней назад все-таки получилось выкроить время для ознакомления с досье на интересовавшую его особу, на него вдруг накатила необъяснимая робость, и он никак не мог открыть папку от того, что его пальцы подрагивали от некстати проснувшегося страха. Даже находясь наедине с собой ему было жутковато от осознания того, что вот он сейчас откроет это личное дело с лаконичными и бесцветными фразами и вдруг выяснится, что все его мечты и грезы – всего лишь плод больного сознания. А та, о которой он вздыхал по ночам, спокойна и счастлива в браке с каким-нибудь из сотрудников СВР и воспитывает одного, а может быть и двух детей, и всем она довольна, и ничего-то ей не надо от жизни. Ко всему прочему он не без оснований опасался того, что Вероника могла оказаться, как его предупреждал Костюченков, специально натренированной «медовой ловушкой», взращенной в недрах СВР. Но все оказалось гораздо прозаичнее. К своему глубочайшему удовлетворению он не нашел в ее деле ничего такого, что бросало бы хоть малейшую тень на ее репутацию. Из сухопарых строк досье Афанасьев узнал, что Вероника Степановна Керженцева, в девичестве – Уварова родилась и выросла в селе Архангельском Каменского района Тульской области. От роду ей было 38 лет, что немало обрадовало Валерия Васильевича. Очень уж он опасался связываться со слишком молодой особой, хотя на вид никто бы ей не дал больше тридцати. Факт того, что она была ровесницей его младшей дочери, не давал ему в некоторой степени окончательно чувствовать себя стариком. «Ну и что из того, что она мне в дочки годится? Ведь не во внучки же, в конце концов! И то, слава Богу!», – рассуждал он про себя, листая машинописные листы ее личного дела. Отца с матерью у нее не было. Вернее они были, но рано ушли из жизни, погибнув в автокатастрофе. Поэтому до своего совершеннолетия она находилась под опекой у своей родной тетки – незамужней и бездетной, которая и заменила собой мать и отца. Окончив в 2001 году Тульский кулинарный техникум, она решила перебраться в столицу, намереваясь устроиться на работу в один из московских ресторанов, остро нуждающихся, по ее мнению, в молодых и талантливых кулинарах. Мечтам, однако, осуществиться не удалось. Поэтому пришлось довольствоваться работой в одном из придорожных кафе, что в обильном количестве расплодились вдоль Каширского шоссе. Здесь она и встретила своего будущего мужа – Арсения Керженцева – сотрудника специального подразделения военной разведки. После недолгих ухаживаний, молодые сыграли свадьбу и переехали в Москву, где у Керженцева была, хоть и небольшая, но своя квартира. Муж неплохо зарабатывал, поэтому у Вероники не было никакой нужды искать приработок, и она могла всю себя посвятить обустройству семейного гнездышка. Супруги души не чаяли друг в друге и старались все свободное время проводить вместе, несмотря на то, что в силу специфичности своей профессии, ему частенько приходилось отлучаться в командировки, о которых он ничего не рассказывал. Да и вообще, о своей работе он всегда либо ничего не говорил, либо отделывался общими и малозначимыми словами. Военную форму муж никогда при ней не надевал, но в платяном шкафу находилось сразу несколько ее комплектов, причем с петлицами абсолютно разных родов войск на воротниках, что приводило в недоумения даже такую далекую от военной службы женщину, как Вероника. Сослуживцы мужа, иногда заглядывавшие к ним в гости, и всегда одетые в штатское, также не вносили ясности в этом вопросе. Вероника начала было подозревать супруга в работе на мафию или того хуже – знакомствах на стороне, тем более, что с детьми у них, как-то сразу не заладилось. Оба по настоянию Вероники проходили проверку в различных специализированных клиниках столицы, но, как это не покажется странным, ни одна из проверок не выявила хоть сколько-нибудь существенных аномалий препятствующих благополучному зачатию ребенка. Врачи только закатывали к небу глаза и беспомощно разводили руками. Естественно, такое эмоциональное напряжение не могло не подпитывать в ней извечной женской подозрительности, которая, в свою очередь давала повод для многократных семейных разборок и допросов «с пристрастием». Наконец, долготерпению мужа настал предел и в один прекрасный день Веронику Степановну вызвали на профилактическую беседу в один из кабинетов, где портрет президента не был тривиальной фотографией в рамочке, а был написан настоящими красками. Там ей убедительно дали понять, что все ее подозрения насчет отлучек мужа являются беспочвенным вымыслом ее не в меру экзальтированной натуры. Так начались ее взаимоотношения с российскими спецслужбами. С одной стороны, посещение Вероникой «высокого» кабинета несколько поуспокоило ее в плане опасений за сохранность чести её самой и домашнего очага от посягательств на него со стороны воображаемых соперниц. А с другой стороны еще больше растревожило в том смысле, что она теперь твердо знала, какой тайной и опасной деятельностью занимался супруг. И это ее знание добавило в ее еще совсем молодой голове несколько едва заметных седых волос. И если раньше отсутствие мужа в постели возбуждало в ней обиду, недоумение и внутренний протест, то сейчас она испытывала реальный страх за него и за себя. Самые мучительные моменты возникали по ночам, когда воспаленное воображение и чуткое женское сердце подсказывали, в какой опасности находится где-то сейчас любимый человек. Помаявшись на широкой и одинокой кровати, она вставала среди ночи, накидывала на слегка подрагивавшие плечи, доставшийся от бабушки пуховый платок и садилась на стул возле окна, выходящего на широкий проспект, по которому ни днем, ни ночью не переставая двигался широкий поток авто. Так и сидела до утра, завороженно глядя на проплывавшую мимо реку разноцветных огней. Она, то ли просто спала с открытыми глазами, то ли загипнотизированная движущимися огнями в ночи, находилась на той незримой грани, что пролегла между явью и сном. Разумеется, ничего такого в досье не было, но читая сухие строчки биографии Керженцевой, Валерию Васильевичу, как и всем людям склонным к старческому мелодраматизму, хотелось видеть все именно в таком свете. Вероника, обуянная страхом за жизнь дорогого для нее человека, не раз и не два приступала к уговорам мужа о необходимости сменить род деятельности, закончить эти безумные командировки и начать спокойную и размеренную жизнь московского обывателя. Но каждый раз наталкивалась на непреклонный взгляд серо-стальных глаз Арсения, не желавшего ни в какую менять однажды выбранную им стезю. Она благоразумно считала, что при его навыках и опыте работы в такой специфической структуре, как армейская разведка, ему ничего не стоит устроиться на хорошую должность начальника службы безопасности в каком-нибудь банке или на худой конец торговой сети. Однако все ее попытки воззвать к чувству самосохранения или жалости к ее постоянному нервному напряжению, не имели никакого успеха. Единственным прогрессом на этом пути явилось только его чуть большая открытость в семейных беседах. И если раньше на вопросы жены он просто тупо отмалчивался или снисходительно переводил разговор на иные темы, то теперь, иногда вскользь ронял пору-тройку фраз о прошедших операциях, впрочем, не называя ни место, ни время, ни тем более цели исполненных акций. Все остальное шло уже по накатанной колее. С утра и до вечера муж пропадал на службе, а иногда по телефонному звонку срывался прямо из супружеского ложа – посреди ночи. Или того хуже – просто звонил с «работы» и уведомлял о том, чтобы она его не ждала домой в ближайшие несколько дней, а то и недель. И ведь не написать ему, и не позвонить. Так они и жили, вроде и дружно и в любви, а с другой стороны, словно бы пассажиры на вокзале в ожидании поезда. Прошло еще несколько лет. Проблема с детьми так и не смогла разрешиться, поэтому супруги уже всерьез подумывали об усыновлении или удочерении одного из «подкидышей», которые в последнее время, благодаря бездумной миграционной политике московского градоначальства, в буквальном смысле заполонили все столичные сиротские учреждения. Для этой цели уже даже начинали собирать все необходимые справки и документы. Жизнь для обоих опять начинала обретать смысл.