Внеплановая беременность - стр. 27

– Да, к Ефремову. Давай документы и не уезжай, я из тебя душу вытрясу, – Иван Петрович показывает Никите кулак, трясет им, видимо, показывает, как будет вытрясать душу. Если бы я не переживала за малыша, я бы рассмеялась над этой дружеской угрозой.

– Я останусь, не переживай.

– В буфет иди, вернусь минут через десять. Сдам твою принцессу в надежные руки и приду, – теперь Иван Петрович заинтересовано смотрит на меня, идя рядом с каталкой. – Красивая, голубоглазая. Как зовут?

– Аня.

– Ну, Аня, как мы докатились до такой жизни? Или Никита виноват?

– Не виноват он, – кидаюсь на защиту Никиты, недовольно смотрю на Ивана Петровича. Он усмехается, смотрит куда-то вперед.

– Аркадий Владимирович, вот ваша очень дорогая пациентка, прошу любить и жаловать. Дите нужно сохранить, а то папка разнесет к чертям нашу скромную больницу, – вроде все сказано в шутливом тоне, а понимаю, что, на самом деле, говорят серьезно. Я открываю рот, чтобы запротестовать по поводу отцовства Никиты, но ко мне подходит мужчина в возрасте с доброй улыбкой.

– Все будет хорошо, – он сжимает мою прохладную ладонь, я зачарованно смотрю в его светлые глаза и согласно киваю головой: я ему верю всем сердцем, такие люди не буду лгать.

Смотрю на капельницу, на то, как по прозрачной трубке медленно движется капелька. Глаза все еще на мокром месте, а ком в горле до сих пор не дает нормально вздохнуть. Можно себя бесконечно ругать, но ситуация от этого не изменится. Мозги надо включать сразу, а не после, когда счет идет уже на секунды. Спасибо Никите за его оперативность, за то, что не позволил случиться беде. После суток в больнице, после контрольного УЗИ, после того, как меня всю искололи кровоостанавливающими препаратами, при утреннем обходе Аркадий Владимирович сообщил, что динамика положительная. Потом, уходя, добавил: если бы мы промедлили еще час-два, сейчас бы я плакала не от облегчения и радости, а от своей безответственности, от того, что не уберегла ребенка.

Дверь палаты открывается, я с удивлением смотрю, как в белом халате, в бахилах входит Никита. В руках он держит синий пакет. Сдержанно мне улыбается, оглядывается по сторонам, берет стул и идет ко мне. Я нахожусь в одноместной палате, но знаю, что посещения в отделении запрещены.

– Привет, – садится на стул, поправляет халат, который вот-вот сползет с его плеч.

– Здравствуйте, – смущенно улыбаюсь. Мне неловко лежать перед ним в одной ночнушке, считай, почти голой. Карие глаза серьезно и придирчиво меня рассматривают.

– Как ты?

– Все хорошо. Спасибо вам, – Никита на секунду позволяет уголкам губ дернуться в подобии улыбки, но тут же себя одергивает.