Внедроман - стр. 12
– Глядите-ка, сестрички, это же Михаил Борисович собственной персоной! – радостно завопила одна из нимф, кокетливо подмигивая и бесцеремонно указывая пальцем в его сторону.
– У него даже сейчас вид такой строгий и важный, будто он здесь не с нами, а на совещании! – засмеялась другая, картинно откинув назад волосы и изогнувшись в позе, от которой стало бы неловко даже профессиональному гимнасту.
– А помните, – вмешалась третья, облизывая губы и подмигивая Михаилу с неприкрытым сарказмом, – он же всегда думал, что всё знает о женщинах. Только вот ни одна из них так и не объяснила ему, как правильно расстёгивать лифчик!
Нимфы рассмеялись звонко и раскатисто, словно хор актрис из старого доброго кино. Они принялись отпускать всё более откровенные и беззастенчивые шутки, обсуждая Михаила, его внешний вид, манеры и личную жизнь с такой дерзкой непосредственностью, будто он был героем комического представления, которому нечаянно пришлось присутствовать на премьере собственного спектакля.
– Эй, Михаил Борисович, а помните ту милую блондинку из бухгалтерии? – снова подмигнула одна из нимф, покачивая бёдрами и улыбаясь с вызывающим весельем. – Так вот, она рассказывала, что вы всё время смотрели ей вовсе не в глаза, а куда-то совсем ниже!
– Ох, да он и сейчас не знает, куда глаза деть, бедняжка! – смеялась другая, изображая сочувствие и старательно, но безуспешно закрывая ладонью свои прелести, словно от этого они становились менее заметными.
Михаил слушал этот невероятный поток пошлых и откровенных шуток, не веря собственным ушам, и вдруг понял, что ему совершенно не хочется возражать или злиться. Вся сцена была настолько нелепой и неожиданной, что он лишь молча парил в воздухе и растерянно наблюдал за происходящим, чувствуя, как последние остатки его былой солидности окончательно растворяются в смехе этих бесстыдных созданий.
В самый разгар непристойного веселья пространство вдруг снова исказилось, и перед Михаилом, как явный анахронизм и нелепая деталь, возник советский милиционер в форме и с совершенно серьёзным выражением лица, словно выдернутый из старого советского плаката о соблюдении общественного порядка.
Милиционер строго и осуждающе уставился на Михаила, а затем перевёл взгляд на нимф, хмыкнул с плохо скрываемым презрением и решительно произнёс голосом, не допускающим возражений:
– А ну, гражданин Конотопов, вам сколько лет? Шестнадцать-то есть? Нет? Вот и я думаю, что нет. Детям до шестнадцати на такие спектакли нельзя! А ну брысь отсюда!
Последние слова он выпалил настолько уверенно и грозно, будто Михаил был пойман за курением за гаражами и теперь должен был почувствовать всю тяжесть морального осуждения. Не успел Конотопов даже осмыслить сказанное, как милиционер властным жестом махнул рукой, и Михаил ощутил, что теряет опору и проваливается вниз.