Вне закона - стр. 102
Я заметил, что время на часах немцев отличалось на полтора часа от нашего, московского, на часах Аксеныча и Кухарченко. И неспроста, ведь почти вся Европа жила по берлинскому времени. Только мы, партизаны, проверяли часы по московскому радио.
Партизаны ребячливо удивлялись чистой немецкой работе. Аксеныч, сокрушенно качая головой, разглядывал перебитый пулей автомат майора; Саша Покатило вертел в руках немецкий компас с зеркальцем в крышке; Кухарченко отнимал у Баженова майорский пистолет с надписью «Walther» на рукоятке; Надя, машинально глотая трофейные конфеты, печально рассматривала фотографии «фрау» и «киндер»; а я не вынимал руки из кармана, сжимая в кулаке Железный крест, еще недавно украшавший грудь майора вермахта, стараясь разгадать значение буквы «W», короны и даты «1914». Мне тоже хотелось есть, но за простреленную колбасу я почему-то не мог приняться…
Портсигары, часы, зажигалки… Я видел, что моими товарищами движет не жадность к трофеям – нет, всех нас одолевал жгучий интерес к врагу…
В бумажнике убитого мы нашли пачку семейных фотографий двух самых обычных немецких форматов – 6 на 8 и 8 на 8, смешного слоника на шелковой ленточке, несколько красноармейских звездочек. Я долго как зачарованный разглядывал немецкие фотографии, копии которых хранились в альбоме в одном из кенигсбергских особняков. Это были кадры из кинокартины о мирной и счастливой жизни, в которой только что убитый нами фашист играл роль любящего мужа, отца, садовника, понятного и нестрашного человека. Но нет, из документов в полевой сумке мы узнали, что Генрих Зааль был офицером еще в Первую мировую войну, являлся членом национал-социалистской партии, штурмовиком и занимал до войны должность начальника железнодорожного узла в Кёльне, потом – начальника железной дороги Берлин – Кёнигсберг… Ну а бывшие с ним молоденькие немцы? Члены гитлерюгенд? Или их заставили против воли играть роль захватчиков? Одно ясно: как это ни горько и ни тяжело, на войне нам придется бить их всех без разбора.
В сумке майора лежала карта Хачинского леса и прилегающих к нему районов. Были там и письма в розовых конвертах, от которых пахло еще духами. Письма с детскими каракулями. А в изящном кожаном несессере лежала еще влажная зубная щетка…
– Глядите, – сказал Перцов, немного понимавший по-немецки. – Этому фашисту Вальтеру невеста пишет. Вот карточка – красивая, стерва. А в письме крестики – это значит поцелуи и отпечаток накрашенных губ… А вот мать ему пишет: «Береги себя, мой мальчик! Ты у меня один остался. Уже нет Вилли, нет отца. Если с тобой что случится, у меня сердце не выдержит…»